Голос моря

– Почему ты так любишь море? – напряженным голосом спросил он, кладя ладонь на щеку девочки, а когда она недоуменно нахмурилась, подсказал: – Ощущение приливов и отливов отзывается в твоей душе, так?

– Да, – кивнула она.

– Это ощущение – истина. Именно так Всемогущий с тобой общается. – Мухиддин запнулся, не зная, что еще можно добавить. Немного красоты? Он схватил обе руки Аяаны и воскликнул: – Басмала![9]

– Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим… – подхватила она, затараторив.

– Помедленнее, – взмолился Мухиддин.

Аяана повторила.

– Вот оно! – улыбнулся он, погладил ее по волосам и перевязал бант на одной косе.

Девочке необязательно было знать о том, что существовали и другие виды уродливых торговцев душами, выжженных изнутри мерзавцев, которые не раз еще покусятся на ее тело, разум, сердце, воспоминания, кровь, волю и мечты. Пока необязательно. Поэтому Мухиддин прижался щекой к макушке названой дочери, изо всех сил желая ей бесконечной безопасности и сожалея, что не в состоянии очистить этот мир от Фазула и ему подобных, не в состоянии переломать им шеи. Затем вздохнул и надломленным голосом произнес:

– Абира, перенеси басмалу на бумагу с помощью голубой, зеленой, желтой, красной, розовой и оранжевой красок.

– И фиолетовой, – предложила Аяана.

– И фиолетовой, – согласился Мухиддин, потом указал на неровную книгу. – Она твоя. «Поэзия Рабиа аль-Адавии». Я подчеркнул для тебя некоторые строки. Держись заветов этой великой женщины. Она позаботится о тебе.

Он молился об этом.

За последующие дни, недели, месяцы и далее за многие годы на деревянном письменном столе, который Мухиддин перенес из своего дома в комнату Ааяны, она довела до совершенства начертание строк басмалы, а стол превратила в некое подобие неопрятного алтаря, где собирала сокровища, включая ручки для каллиграфии и книги. Еще за сменявшие друг друга сезоны она привыкла каждый вечер перед сном обращаться к сборнику стихов в зеленой, заплесневелой обложке, чтобы отыскать слово, или фразу, или строку наставлений великой поэтессы.

Почти сразу Аяана вновь стала молиться, но уже от души, прося о простых вещах: о защите матери, Мухиддина – отца обретенного, и отца родного, по-прежнему не найденного. Однажды девочка достала старую фотографию Муниры, чтобы добавить к драгоценной коллекции на письменном столе. А потом отправилась к наставнику и потребовала дать ей и его снимок. Мухиддин вручил изображение, на котором стоял на палубе корабля и смотрел на море. Аяана поместила обе фотографии под стекло, покрывавшее стол, в качестве сторожей, охранявших ее покой и наблюдавших в течение дня.

Однако в некоторые из ночей Фазул по-прежнему появлялся во снах жертвы, чтобы снова вдохнуть в них безумие, пламя и смерть. Иногда Аяана с криком пробуждалась от этих кошмаров, спрыгивала с постели и пряталась под ней. А иногда вспоминала, что Мухиддин, который сильнее Фазула, защищает ее, и опять погружалась в сон.

После случая с Фазулом Мунира старалась не выпускать дочь из поля зрения и держать ее как можно ближе. Когда на остров высадились солдаты, нарушившие течение жизни и раскидавшие все имущество бедной женщины – чтоб им пусто было! – она и вовсе перестала отпускать Аяану далеко, брала с собой на работу, где та помогала, с завистью прислушиваясь к крикам игравших снаружи детей. За несколько последующих недель жары, красок, запахов и голосов клиенток, которых требовалось помыть, помассировать, украсить рисунками из хны, намазать маслами, надушить благовониями и преобразить под чутким присмотром матери, Аяана так заскучала, что стала прислушиваться к обсуждениям посетительниц салона, к сплетням, пересудам, воспоминаниям.

Она помогала Мунире смешивать хну с лаймом, патокой и черным чаем, а потом наблюдала, как мать перекладывает полученную пасту в небольшие тюбики разных размеров и наносит затейливый узор на очищенную и отмытую кожу очередной клиентки. Вскоре Аяане позволили составлять травяные настои из разных ингредиентов, включая лаванду и гвоздику, и разливать их по склянкам, чтобы использовать позднее. Конечно же, Мунира присматривала за дочерью, когда та в первый раз смешивала притирание для невесты по имени Аша: иланг-иланг, жасмин, килуа и много розовых лепестков, гвоздичного масла и сандалового дерева, а также секретное оружие матери – розовую воду, которая была настолько необычная и яркая, что женщины приезжали за ней издалека, даже с портового города Танга, из самой Танзании.

Ранее в салоне собрались подруги и родня невесты, чтобы помочь той совершить омовение, нашептывая Аше о многих, многих способах стать хорошей женой. Другие клиентки отправляли Аяану прочь по мелким поручениям, чтобы она не подслушала раньше времени древние и колдовские слова, принадлежавшие женщинам испокон веков. Девочка все равно ловила обрывки фраз, но не понимала, что означают эти двусмысленные выражения и почему после них все собравшиеся разражаются смехом – от морщинистых старух до недавно вышедших замуж.

Мунира поймала дочь за подслушиванием в комнате для приготовлений.