Голос моря

Поэтому Мухиддин поднялся, вытащил из шкафа мягкий голубой платок и обернул вокруг талии, после чего закатил глаза, сделал попытку покрутить бедрами и издал низкий рев, который с некоторым усилием компаньонки опознали как песню Амр Диаба «Хабиби», в его исполнении звучавшую намного мелодичнее.

Habibi ya nour el-ain
Ya sakin khayali
A’ashek bakali sneen wala ghayrak bibali…

В этот вечер все трое были счастливы. Мунира чувствовала себя ребенком, как девятнадцать лет назад. Она изгибалась и подпевала Мухиддину, добавив к оригинальной мелодии мотивы Занзибара, где часто тянули гласные, чтобы добиться плавности звучания:

Ua langu silioni nani alolichukuwa?
Ua langu lileteni moyo upate kupowa
Ua langu la zamani ua lililo muruwa…

Даже если песня была подражанием, контральто Муниры настежь распахнуло тайные порталы, раскрыло засоленные и убранные на полку трагедии, сотрясло до основания стабильность основ. Мелодия раскалилась и взорвалась, окатив осколками жизни всех присутствовавших. Мухиддин прекратил завывать, а Аяана хихикать. Они просто слушали, пока души их взмывали в небо через балконные двери, проскальзывали сквозь завесу тумана и летели над сине-серебряными волнами океана в поисках чего-то неизведанного.

Лежа под балдахином кровати, Зирьяб прислушивался к царившему внизу веселью. Книга с поэзией Тагора покоилась рядом со вспотевшим лбом больного. Тело его сотрясалось от лихорадки, в душе же полыхала ярость. Только позднее, разобравшись в чувствах, он сумел признаться себе: злость породил тот факт, что его бросили страдать одного в пустоте, пока жизнь продолжалась. Зирьяб ощущал запахи кофе, слышал их безудержный смех и пение. Голос женщины проникал в самое сердце, и мужчина ненавидел ее за это. Он метался на кровати и стонал, пытаясь зажать уши, испытывая приступ дурноты. Гнев поднял его с постели.

Зирьяб, казалось, возник из ниоткуда посреди помещения. Он выглядел похожим на привидение: запавшие щеки, длинное лицо желтоватого оттенка, длинные ресницы над ореховыми глазами, сейчас налитыми кровью, худые руки. Внезапное появление сына Мухиддина заставило Муниру замолчать. Она подумала: «Если этот мужчина немного поправится, то станет настоящим красавчиком».

Лицо Зирьяба исказилось, будто под кожей двигалось другое существо. Снаружи донесся оглушительный раскат грома. Глаза больного по очереди обвели всех трех оппонентов и остановились на Мунире.

– Развратные вымогательницы. Блудницы!

Вспышка молнии.

Мунира тут же скрылась за привычной маской, как краб-отшельник. Как она могла забыться и позволить себе расслабиться, посметь хоть ненадолго испытать счастье? Как могла не почувствовать приближение беды? Как могла забыть: задиры всегда преследовали ее, чтобы лишить даже малейшего проблеска радости. Перед отверженной стоял один из худших представителей касты гонителей.

– Устроили тут бордель, – процедил Зирьяб, махнув рукой на немую сцену. – После того как закончишь с ними, – он кивнул на Мухиддина, – обрати внимание на меня. Сколько стоят твои услуги? – Выудив из кармана рубахи иностранную банкноту, больной бросил ее на пол и ощупал взглядом тело Муниры с головы до ног. – Или нужно еще?

Мать Аяаны подняла чашку с кофе и швырнула в обидчика, попав ему в лоб. Коричневая жидкость растеклась по халату. Оскорбленная женщина этим не удовольствовалась. Она подскочила к Зирьябу, схватила его за шею, укусила руку, которую он поднял в защитном жесте, и прошипела голосом, в котором звенели слезы:

– Я уже умерла, терять мне нечего! – Затем вцепилась в его волосы. – Только посмей еще раз меня оскорбить перед ребенком, mie langu jicho, и познаешь мой гнев, больное насекомое.

Они начали бороться.

– Мунира! – воскликнул Мухиддин, пытаясь оттащить ее от сына.

– Мама! – подскочила Аяана.

Только вдвоем они сумели заставить разъяренную женщину выпустить противника. Шторм теперь бушевал и внутри помещения. Глаза Зирьяба пылали, на подбородке уже наливался синяк. Мунира тяжело дышала, ее волосы растрепались. Мухиддин крепко держал ее за плечи одной рукой, а другой притянул к себе Аяану и гневно воззрился на сына, очевидно сделав свой выбор.

– Mtupie Mungu kilio, sio binadamu mwenzi – «взывай к Богу, человеческое существо здесь бессильно», – прорычал он.

Все присутствующие замерли, тяжело дыша и наблюдая друг за другом.

Мунира вытерла пот со лба и дрожащим голосом заявила:

– Бабу, мы уходим. С твоего разрешения возьмем зонтик. Приходи к нам, когда пожелаешь. Лулу, идем.

Аяана ссутулилась, настороженно глядя на Зирьяба.

Снаружи снова сверкнула молния.

– Я пойду с вами, – сказал Мухиддин.

Никто не пошевелился. Гром. Молния. Гром. Шторм снаружи переместился внутрь и неожиданно поразил сразу два сердца.