Голос моря

Искрящие эмоции. Резервы души, открытые принятым решением. В Мухиддине новизна блестела и переливалась, словно освещенные россыпи бриллиантов. Теперь он смотрел на мир иначе и видел Зирьяба насквозь, с изумлением, ужасом и пониманием. Затем хозяин дома отвернулся от сына и повернулся к Мунире, удивленный собственной реакцией: затрудненное дыхание, бешеное сердцебиение. Он потянулся к ней, но вовремя остановил себя, скорректировав намерение. На лбу выступил пот, во рту пересохло, в висках стучала кровь. Гром. Молния. Гром.

Мухиддин обхватил Муниру за плечи одной рукой, другой снова обнял Аяану и повел их прочь.

И всё же…

Его ноги будто парили над землей, а сам он излучал свет.

Мунира, Мунира, Мунира.

Сердцебиение. Мунира.

Оставшийся в доме Зирьяб почувствовал головокружение, оперся на одну из колонн и расхохотался надтреснутым, неестественно высоким голосом. Затем нахмурился. Руки и ноги тряслись, а сердце выбивало ритм. Мысли же метались в сознании и умещались лишь в одно слово. Эта. Женщина. Эта. Женщина. Ничто не могло его задеть, даже испытанное горе. Эйфория выбралась на поверхность и мурашками проползла по телу.

– Спасибо, – бессвязно пробормотал Зирьяб, благодаря Эту Женщину за песню, за запах, за характер, за кожу и за глаза.

Войдя в помещение, больной первым делом увидел Муниру, которая завершала взмах руками и начала оборачиваться к новому зрителю. Свет за ее головой высветил пятьдесят три веснушки на лице. Хотя Зирьяб сразу обрушился на женщину с оскорблениями, в глубине души он ощущал смущение, так как даже за собственным гневом и за упреками отца не мог не различить желание. Снова заигравший яркими красками мир теперь состоял из смеси ароматов и эмоций: розы, ванили, жасмина, земли, воды, соли, обиды, ярости и одиночества. В глазах Муниры читалась такая же печаль, которая царила в сердце Зирьяба. Он хотел выкрикнуть: «Давай начнем всё заново», будто обращаясь к себе прежнему. Теперь оставалось молить о прощении до тех пор, пока она не поймет: больной, горюющий идиот отчаянно нуждается во втором шансе. Она была этим вторым шансом. Когда в помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием и поскрипыванием дома, Зирьяб опустился на колени, чтобы подобрать разбросанные деньги. Затем подковылял к балкону, открыл его и швырнул банкноты в воздух. Их тут же подхватил сильный ветер. Мужчина вздохнул, зашел в дом и отправился отчищать кофе с халата.

На лестнице послышались тяжелые шаги.

Зирьяб ждал.

Мухиддин вошел в коридор, огляделся и уже открыл рот, чтобы отчитать сына, но до того, как успел произнести хоть что-то, тот упал ниц, умоляюще воздел руки над головой и принялся сбивчиво извиняться. Слова вырывались одно за другим, прерывались, возвращались к началу, повторялись, а когда спустя несколько минут все же сложились в связную речь, Зирьяб зарыдал:

– Прости, что унизил тебя… И оскорбил близких тебе людей… Умоляю… Извини меня. Пожалуйста, позволь мне остаться. Я изменю свое поведение, обещаю. Прости меня.

Ярость Мухиддина тут же испарилась.

После паузы он кивнул сыну и помог ему подняться, а посмотрев в осунувшееся лицо со светящимися глазами, все понял и на кратчайшее мгновение испытал боль утраты. По вспыхнувшей во взгляде Зирьяба жажде жизни Мухиддин все понял, потому что недавно испытал нечто похожее.

Мало-помалу грозившая поглотить сына тень исчезла, сменилась мягкими просьбами рассказать о Мунире, от которых глаза его вспыхивали.

– Прошлой ночью мне снилось, что мы с ней танцевали, – признался Зирьяб отцу, с жадностью глотая молоко, смешанное с соком и травяными настоями. – Расскажи, что на ней сегодня было надето.

Мухиддин изо всех сил пытался забыть поведение Муниры, ее манеру говорить, ее садик, ее шелковистый смех. Каждая деталь, сообщенная сыну, становилась прощальной речью, словесной ампутацией несостоявшейся любви, которая неожиданно ворвалась в сердце бывшего моряка, изменив его так, как не сумело даже море. Ампутацией, послужившей донором для другой нежданной любви. Мухиддин медленно умирал, даря новую жизнь Зирьябу.

17

Как только Зирьяб поправился в достаточной мере, чтобы совершать прогулки, он облачился в лучшее канзу, побрился и направился к дому Муниры, неся в качестве примирительного дара корзину с хозяйственными товарами и продуктами, однако застыл на крыльце, не решаясь постучать. Когда сама хозяйка открыла дверь и увидела нежданного гостя, то тут же захлопнула створку.

Зирьяб остался снаружи.

Когда спустя час Аяана вышла за порог, она внимательно посмотрела на мужчину и серьезно спросила:

– Ты плохой человек?

– Да.

– А что принес?

– Продукты и извинения.

– Можно посмотреть?

– Это для твоей прекрасной матери, королевы парфюмерии, владычицы моего сердца. Я стал пленником ее песни и готов броситься под ноги в ожидании прощения или гибели.

Аяана хихикнула.

Мунира вновь появилась на крыльце, схватила дочь за руку, втащила в дом и захлопнула дверь.