Голос моря

Аяана не удивилась, так как понимала значение необычной молчаливости Мухиддина, его опущенного взгляда, печальных морщинок вокруг губ, отказа произносить имя матери, поэтому ничего не ответила, рассматривая руки в ароматизированной воде.

– Он станет тебе настоящим отцом, – добавила Мунира.

– Нет!

– Что? – напряженно переспросила мать.

– У меня уже есть отец, – нейтральным тоном отозвалась Аяана, проводя рукой по воде.

– Ты могла бы хотя бы попытаться, лулу, – прошептала Мунира, хотя хотела кричать и вопить.

– Нет, – повторила дочь.

И они продолжили переливать ароматизированную воду в тишине.

Через две недели, в четверг, низкорослый, шепелявящий кади[13] поженил Муниру и Зирьяба в углу мечети Рияда аль-Джана в Ламу. На скромной церемонии никаха[14] присутствовали дальний родственник со стороны матери Муниры, который работал водителем на еще более дальние расстояния. Он выступал вакилем, выдающим разрешение на свадьбу, хотя сама концепция его сильно забавляла. До церемонии Мунира, Зирьяб, Аяана и Мухиддин заехали в часовню Святого Али Хабиба Суалеха, чтобы получить благословение. Позднее, уже в мечети, дочь невесты и отец жениха стояли рядом, будучи свидетелями бракосочетания. Прошлое часто подстраивается под чувства человека, принимая форму желаемой истины, поэтому Аяана и Мухиддин, шагая по острову вслед за очарованными друг другом молодоженами, тоже убедили себя в собственной радости.

История о вдохновенном ухаживании Зирьяба Раамиса за Мунирой позднее достигла портовых районов Кисмайо, где и пересказывалась как поэзия, чтобы насмехаться над влюбленными.

Аяана продолжала называть Зирьяба Зирьябом, а Мухиддин так и остался для нее babangu – «отцом». Она делала это постоянно, заставляя мать поджимать губы, а наставника – сдерживать смех, хотя взгляд его при этом был неодобрительным.

Зирьяб же ничего не замечал.

– Почему ты продолжаешь мне перечить в этом? – однажды спросила дочь Мунира, когда они оказались вдвоем на кухне.

Аяана долго не отвечала, гремя посудой, а потом все же пояснила:

– У меня уже есть отец.

19

Yapitayo hayageukani;

yajayo hayaelimiki.

Прошлое нельзя изменить;

будущее нельзя прозреть

Отлив наступил так быстро, слишком быстро. Неотвратимый. Увлекающий за собой. Вода исчезла, и внезапно лодка Зирьяба вместо открытого моря оказалась на коричнево-черном песке. Совсем близко – руку протяни – бились несколько серебристых рыбин разных форм, привлекая внимание рыбака. Хотя рыбаком он стал совсем недавно, иначе не был бы так очарован зрелищем выброшенных на берег существ. Иначе понял бы, что означали действия нескольких косяков марлинов, которые уплыли прочь от привычных мест кормления. Тогда не пришлось бы сражаться с водоворотом и настигшим лодку мощным течением. Тогда Зирьяб мог бы успеть развернуться сам и развернуть свое суденышко навстречу огромным волнам. Он мог бы понять, что не удастся вернуться на пристань вовремя. Мог бы даже услышать эхо воплей двухсот пятидесяти тысяч человек вдоль побережья, проглоченных стихией за несколько секунд, как мог бы различить и крики тех, кто пытался спастись в бушующем океане.

Как и Зирьяб, многие в тот день не обратили внимания на изменивших привычкам животных, которые еще до рассвета торопливо попрятались. Вторая волна ударила лодку незадачливого рыбака в бок, пробив обшивку. Сам он наглотался воды и выпал за борт. Все это время Зирьяб мечтал лишь об одном: снова хоть одним глазком увидеть Муниру, его жену, с которой они прожили полтора года, его парящую в вышине Хуму.

В тот воскресный день 2004 года сильное течение выплюнуло на необитаемый атолл, где иногда, раз в сезон, останавливались рыбаки, Зирьяба Раамиса – потрепанного, обнаженного, безымянного и без лодки. Спустя минуту полнейшей пустоты он вдохнул, выдохнул и исторг из себя морскую воду. Ощущения путались, заставляя слышать женское пение. В нем выброшенный на берег мужчина различил имя и вспомнил, что оно принадлежит ему. Мелодию же выводила жена, зовущая мужа домой.

Зирьяб прыгнул в море и поплыл, следуя на голос возлюбленной, его парящей в вышине Хумы. Он делал привалы на других островках, пил дождевую воду из луж и ел сырую рыбу. А иногда заострял палку и охотился на угрей или ловил крабов, мечтая о чесночном соусе или хотя бы о соли.

Спустя восемь с половиной дней шестеро рыбаков на ялике из Могадишо заметили плывущую фигуру. Они приблизились и обнаружили вместо миража обнаженного мужчину, который издавал невнятные звуки и размахивал руками.

– Ас-саляму алейкум, – крикнул капитан.

– Аль-хамду ли-Ллях![15] – простонал Зирьяб и со слезами на глазах рассмеялся.

– Что привело тебя так далеко от берега? – настороженно уточнил моряк, разглядывая собеседника.

– Дурацкое течение решило похоронить меня здесь, – прохрипел тот.

Поняв, что случилось, капитан бросил Зирьябу веревку, а еще несколько рыбаков прыгнули в воду, чтобы помочь ему выбраться на ялик.