Особый дар Амины заключался в умении разжигать конфликты искажением историй: она меняла местами персонажей и распространяла слухи, которые гарантировали, что после этого четверть населения острова перестанет общаться с другой, пока остальные будут в нерешительности колебаться между правдой и вымыслом. Один раз подобный спектакль продолжался до тех пор, пока кто-то не попросил разошедшиеся во мнениях стороны обратиться к аяту аль-Курси насчет абсолютной власти Аллаха над творениями. Это положило конец распре: никто не желал, чтобы его обвинили в идеализации чувств человека по сравнению со всемогуществом Бога. Однако осадок сомнений остался в людских сердцах.
Как ни странно, но Аяана видела в искаженной женственности Амины нечто такое, чем желала обладать сама, некое приглашение гореть ярче.
Вот и сейчас мать Сулеймана заметила дочь противницы и воркующим голосом позвала:
– Аяаночка-а-а!
Та поморщилась, разрываясь между страхом и сожалением о том, что не смогла избежать взгляда женщины, однако неохотно подошла и, запинаясь, выдавила:
–
Резкий запах благовоний ударил в нос, когда Амина вытянула для поцелуя руку и нетерпеливо поводила пальцами. Аяана наклонилась над надушенной кистью и представила, как хорошо было бы обслюнявить ее.
– Ты, ленивое насекомое, я долго должна тебя ждать? Мне, занятой женщине, нужно торопиться, – надменно произнесла мать Сулеймана.
Аяана невольно ощутила приступ страха: вдруг известная сплетница видела, как она купалась в море прошлой ночью, поддавшись зову растущей луны? Оставалось надеяться на лучшее и ждать. Девушка обхватила себя руками и опустила взгляд на разрисованные хной ноги Амины. Изысканные узоры сплетали в кружеве хвосты павлинов и перья волшебных птиц – работа самой Аяаны. Нужно было изобразить змеиные клыки.
– Время – деньги, – наставительно заявила собеседница. – А ты тратишь его впустую. Знаешь, что я всегда говорю?
Сердце ушло в пятки, и Аяана пробормотала неразборчивые извинения, разглядывая узоры и ругаясь про себя. Востребованность услуг матери во многом зависела от таких высокомерных клиенток, как Амина Махмуд. Она же теперь наверняка сообщит всему миру, от высот небес до глубин моря, что заказала нарисовать лотос Нила и специально для этого купила дорогую хну из Йемена, а Аяана наляпала узор как курица лапой.
«Лотосы!» – девушка закатила глаза. Да эта глупая каракатица не отличила бы их от сома. Однако из глубины души выползало отчаяние. Нужно было довериться инстинктам и добавить в разведенную хну больше лавандового масла или зубцы гвоздики. Когда Аяана прикоснулась к липкой коже матери Сулеймана, то ощутила под кончиками пальцев едва заметные неровности, и на мгновение в глазах женщины промелькнула печаль. Следовало усилить действие пасты маслами, следовало! Но под всезнающим взглядом Амины, из-за ее требовательности и из-за дороговизны заморской хны Аяана усомнилась в собственной интуиции. Теперь же это обернулось бедой.
– Передай своей матери: я не собираюсь платить за услуги третьесортного мастера и не желаю, чтобы надо мной проводил эксперимент дилетант. С этой минуты только сама Мунира будет заниматься моей росписью. Ты же свой шанс упустила. А сейчас оставь меня! – велела Амина и унесла свое чувственное тело в дом, позвякивая золотыми браслетами, которые блестели в лучах солнца.
Аяана стояла, не в силах пошевелиться, дожидаясь, пока волны стыда улягутся в желудке, где скапливались и другие неприятные чувства, причиняя постоянную боль в животе. Ну что ей стоило добавить масла? Она же знала, что делать, так почему не прислушалась к интуиции? Затем терзания сменились привычным желанием обладать такими же выдающимися бедрами и бюстом, как у матери Сулеймана.
Прохожие поглядывали на замершую девушку, некоторые смеялись. Торопившийся мужчина толкнул ее тележкой, заставив отпрыгнуть и уронить пакет с чечевичной мукой, рассыпав содержимое.
Аяана прижала
Интересно, Мухиддин уже проснулся? Он завел обыкновение удлинять свой послеполуденный отдых.