Она же нерешительно, осторожно приблизилась к старому остову выброшенного на песок
Тем временем Мунира смотрела на утреннюю звезду и видела кровь. Отправлялась собирать розовые розы и видела кровь, поранившись о шипы. Видела кровь на воде, когда тусклое оранжевое солнце взошло над очищенным в шторме океаном. И даже когда вымачивала опилки в благовонных маслах или нарезала душистые травы для приправы, то чувствовала только кровь.
Сегодня. Делаешь розовое масло, чтобы его запах изгнал миазмы оскверненного тела, сердца, души и крови. Чтобы поглотил печаль и вернул дитя в объятия матери в этот период неутолимого одиночества. Бредешь на рассвете по безлюдному побережью острова и склоняешься над кустами диких роз, чтобы собрать лепестки, на которых не успела высохнуть утренняя роса, в сплетенную из тростника корзину, при этом стараясь не обращать внимания на выступившую от уколов шипами кровь. Прижимаешь пальцы к закрытым векам, не позволяя слезам пролиться, а затем спешишь по делам, игнорируя косые взгляды, которые бросают соседи. Они в очередной раз убеждаются, что ты проклята. Теперь ты и сама с ними согласна. На кухне промываешь лепестки свежей водой и рыдаешь, вознося молитвы. Твои духи знамениты тем, что передают истинный запах цветка, но мало кому известно, что перед сбором ты касаешься сердца роз и просишь прощения, что вынуждена оборвать их, а потом обращаешься с лепестками с такой нежностью, какую хотела бы подарить дочери, если бы могла. Вскоре нужно будет смешать масла – оливковое, кокосовое, из семян винограда – в пропорциях, которые помогут ярче выразить их суть. После этого настанет время растолочь розовые лепестки. Делаешь это с сожалением и бросаешь их в смесь масел в темно-коричневых горшках, которые уносишь на крышу и оборачиваешь теплой тканью. Глиняные сосуды вновь наполняешь горячей водой и ставишь их на полку рядом с банками, где в дистиллированной воде жасмин, лимонная трава и цветки апельсина отдают свои ароматы под светом солнца Пате, под светом луны Пате, под ветром с моря Пате. Сегодня ты стоишь и наблюдаешь, как проходящие часы создают твое знаменитое розовое масло, которое покупают сразу после изготовления. А ночью забираешь ароматизированную воду, сделанную для дочери, и разбрызгиваешь вокруг дома, пока все спят. Душистый запах становится твоим горестным воплем, подобным рыданиям преданной девочки. А в голове неотступно звучит проклятие:
Время текло сквозь Аяану и предлагало забвение. Она ощущала, что больше не чувствует своей внутренней сущности, что больше не видит желаемого будущего, что больше не ощущает безопасной гавани под названием «мать». Теперь она смотрела на Муниру новыми глазами.
А та говорила:
– Следует быть осторожными. Они захотят отомстить, потому что не получили желаемого. – Женщина опустила голову под пустым, непонимающим взглядом дочери, добавила про себя: «За которое заплатили» – и вздрогнула.
«Если бы только Мухиддин…» – мелькнула мысль у Аяаны, но она тут же отогнала ее, хотя продолжала ощущать в самой глубине души.
С течением дней прежняя яркая и любознательная девушка все меньше и меньше напоминала себя прежнюю. Если ее имя и упоминали, то как возможную невесту для тринадцати холостяков в возрасте от тридцати до восьмидесяти, родом от Сомали до Индии. Еще был новообращенный из Гуджарата, который хотел взять четвертую жену с восточного побережья Африки, чтобы укрепить связи с этим регионом. Посредники снова и снова предлагали потенциальных кандидатов. Аяана подходила на роль супруги по четырем причинам: она была молодой, она была женщиной, она была замешана в небольшом скандале, делавшем ее интересной, но при этом не слишком запятнанной. Имена, имена, имена предлагали забвение. Имена искушали, потому что открывали иной путь.