Голос Незримого. Том 1

Во светлице дворца обособленной,
Им для роздыхов царских излюбленной,
В свете розово-долгой свечи,
Близ изращатой жаркой печи,
Что сегодня вдругорядь натоплена,
По-над грудой, у греков закупленной,
Рукописных и редкостных книг
Алексей – царь Тишайший – поник.

На персте – изумруда миндалина,

Стан изнеженно-полный – в бугайчике
Из тафты выписной голубой,
Горностаево-снежный подбой…
Благолепно, добро-запечаленно,
Что икона – лицо… И угадчики
Не поймут всех раздумий чела,
Где уж проседь сквозь чернь пролегла!

Подле самой руки государевой

Мед ухает, гвоздикою сдобренный, —
Но не тронут им жбан золотой…
В щелку дверцы, невплоть припертой,
Льется запах стерляжьего варева —
Всё для ужина в стольной, чай, собрано, —
Царь не тронется… Тишь и теплынь.
Иней в окнах, что пальмы пустынь.

Взгляд прикован старинною книжицей,

Где столь складно и сладко рассказано
Об Аркадского царства житье,
Где змеею и павой в листье
Буквы вьются иль бисером нижутся…
Зачитался и… вспомнил вдруг Разина,
Что в его государство внес смерть,
Лепоту всю порушил в нем, смерд!

Что-то там, по-над Волгой разбойничьей,

У злосчастного града Царицына?..
И, под временным лихом склонен,
Царь не видит уж вечных письмен.
Вдруг – белеет, плечо его тронучи,
Златокольцая ручка царицына.
И сама она – тут, позади,
С сыном любым его у груди.
Грудь та – яблок янтарный анисовый!
И головкой – что кисть виноградная —
Крутокудрый прижался к ней Петр.
Встал Тишайший, вновь ясен и бодр,
И взглянул на киот кипарисовый:
– Царь и Бог мой! Нескверное, ладное
Житие на Руси сотвори
И Крепчайшего дай ей в цари! —

<1927>

ВЕСНА ВО ХРИСТЕ

1. СВЯТАЯ НОЧЬ