А это было в путь уже возвратный:Завеял вечер влагой ароматной,На небе розаны венком легли,Но в нем же пенился уж лунный кубок, —И изумрудисто-курчавой райской купойК нам стали приближаться Жигули.Да, рай точь-в-точь с иконописи нашей!Огромный крест на высшей точке кряжейПарит… И, как зеленый водопад,Вниз, в росные услоны и долины,Звуча малиновками, пахнучи малиной,Дуб, липа, вяз, ольха листву струят.И – ни души! Уж подлинно пустыня,Но – райская, где горняя святыняСоседствует с веселием земным…Где кроткий лось водился, робкий заяц…Где древле, может быть, от глаз людских спасаясь,Живали рядом инок с водяным.Вон там, в логу, келейный крылся срубец,И милостивый к тварям христолюбецТо обличал, то стих сладчайший пел, —И старцу в ряске в водорослях старецВнимал, растроганный, слезой, как ствол, янтарясь,Как он, кряжист и, как отшельник, бел.Иль с детства благодатный скитский отрокВ свяченом поясе на тонких бедрахСбегал здесь пó воду и, средь корягУзрев прелестно-голую русалку,Ее закрещивал… А становилось жалко —О Боге сказывал ей, мудр и благ.И каялась, ломая руки, нежить,Любившая, умучивая, нежить,И таяла, вдруг полюбив без лжи…«О, если б ты, чья доброта лучится,Когда умру, ушел в такой вот скит молитьсяЗа упокой русалочьей души!»Впервой о Боге вздумалось в тот вечер…Впервой жалливой лаской человечьей,Родной мой, я ответила твоей…Ах, многое уж стало невозвратным —Хмель Волги, младости… Но всё сердца дарят намВосторг, что познан в рае Жигулей!1–15 июня (ст. ст.) 1930София