Голоса в моей голове

– Хм…, – произнесла она, с трудом выглядывая из-за трибуны, – добрый вечер. Я… хм, хочу начать с того, что я представляю другую точку зрения относительно данной темы. Религия – это символ вечного поклонения выдуманным существам, – резко бросила она, так что даже я немного удивился. Однако многие сидящие проснулись и одобрительно кивнули ей. – Наша вера, как таковая, исходит лишь изнутри, она рождается в сердце и пытается найти поддержку не из вне, а в самом человеке. Наши мысли, наши способности, сильные качества, твердый характер – все это составляет факторы всего достижимого в мире. Чтобы научиться верить, мы не обязаны принимать ту или иную религию. Обращаясь к богу, мы должны понимать, что в первую очередь, мы обращаемся к самому себе. Он – всего лишь отражение нашей с вами неуверенности в собственных силах, но желание достичь определенных высот ведет не к молчаливому ожиданию, а к усиленным и непреклонным стараниям. Вера в божью помощь – залог безутешного провала. Истоки веры должны находиться в нас самих. Религия ведет к помутнению сознания и разрушению нашей с вами свободы…

– Прекрасно! – Вдруг прервал ее тот мужчина, вставая со своего места.

Девушка растерянно продолжала стоять у трибуны. Незапланированное появление мужчины в этой сцене вызвало всеобщее оживление и перешептывание. Он вальяжно двинулся к малышке, обнял ее за плечи и заговорил:

– Прекрасное выступление! Как важно все-таки в нашем деле рассматривать проблему с разных сторон! Давайте поблагодарим нашу замечательную …

Реальность перестала существовать для меня. Слова растянулись как нить и потеряли свой смысл. Только что сидящие люди превратились в размазанные черные силуэты, выкрикивающие какие-то бессвязные звуки. Я видел лишь алое облачное пятно на лице этого мужчины. Меня охватила дрожь и по телу пробежали жуткие колючие мурашки. Я закрыл глаза руками, потер их и вновь посмотрел на мужчину. Облако исчезло. Я выдохнул, но все же выбежал на улицу, пытаясь отдышаться. «Это не может повториться. Только не сейчас». Я чуть было не поддался панике, но вовремя взял себя в руки. Присев на ближайшей скамейке, я осознал, откуда взялось то тошнотворное чувство. На меня нахлынула волна воспоминаний.

***

– Ты сам не свой сегодня! Что-то произошло? – Спросил меня друг, попивая виски с колой с таким отвращением, словно его силком затащили в этот чертов бар. Его лицо было измазано майонезом от сэндвича, и выглядело это жутко противно.

Как вы поняли, мы сидели в самом популярном и дорогом заведении нашего города поздно вечером. Это одно из мест, куда собираются молодые мамочки днем, а подростки вечером. Место, где праздновались все дни рождения в округе. Место, куда приходят пообедать от самых низших слоев до управленцев только потому, что оно единственное приличное в городе. Такие места я обычно называю нецензурным словом. Вы должны меня понять.

Музыка глушила всю оставшуюся во мне неуверенность, погружаясь глубоко в сознание и оставляя там свои невзрачные образы. Я глупо помешивал в руках бокал вина, бессознательно разглядывая точку на дальней стене, и вслушивался в биение собственного сердца. Оно бушевало.

– Мне отказали в издательстве, – сказал я тихо.

– Ты серьезно?

– Да.

– В какой раз уже? – Спросил второй друг, откинувшись на спинку кресла.

С ним сидела его девушка, вульгарно жуя жвачку и раздувая огромный шар размером с половину ее лица. В один момент мне хотелось плеснуть в нее вином и увидеть этот растерянный, агрессивный взгляд. Но это оставалось за гранью моей смелости.

Все вокруг превращалось в бессмысленную вереницу похоти и разврата, отчего меня одолела тягостная грусть. Похоже, моя душа начинала стареть раньше положенного времени.

– Я не помню, – ответил я совершенно безразлично, хотя в голове и вертелось двадцать три, двадцать три, двадцать три…

– Это ничего не означает, ты же понимаешь?

– Конечно…

– Все еще впереди.

– Да.

Таким образом складывался любой наш диалог. К тому времени, как мы находили более или менее объективные темы для разговора, терялось само желание вести общение. Мнимое безразличие моих друзей порой поражало.

– Ты очень умный и начитанный. У тебя хорошие книги, – подхватил первый друг, не прочитавший не то чтобы мою книгу, но даже самый крохотный рассказ.

– Это мы должны убиваться. – Продолжил второй. – Мы вообще ни на что не способны. Особенно я. Всю жизнь просиживаю в комнате перед настольным теннисом. Я даже не играю, а просто смотрю, понимаешь?! Я вряд ли смог бы писать хоть что-то похожее на твои произведения.

– Тебе и не надо, – ответил я. – У каждого свои интересы, и каждый на что-то способен. Мы не обязаны равняться друг на друга.

– А как иначе критиковать себя?