Голубкина

Один из исследователей переселенческого движения — Н. М. Ядринцев, писал в книге «Сибирь как колония»: «Целые караваны повозок по 100 и более семей, человек в 300 и 400 душ, зараз двигаются по сибирским дорогам. Переселенцы нигде не имеют крова, они останавливаются под открытым небом в поле. Здесь располагаются целыми семьями под телегами, больные и дети находятся тут же. Нередко приращение семей, как и смерть, застает людей во время путешествия тоже среди полей. Положение значительной части переселенцев нищенское».

Многое об этом великом и трагическом исходе, перемещении крестьянских масс с одного конца огромной страны на другой сестры Голубкины узнают из рассказов самих переселенцев на Обском пункте.

В русском искусстве одним из первых к этой теме обратился московский художник С. В. Иванов. Он прошел не один десяток верст с переселенцами в степи Поволжья, делая зарисовки в походном альбоме. Стал свидетелем народной драмы и решил взяться за кисть, чтобы запечатлеть лишения и страдания людей, которых повлекла за собой извечная крестьянская мечта о хорошей жизни. Картины «Переселенка в вагоне», «Обратные переселенцы» и особенно «В дороге. Смерть переселенца», показанные на очередных художественных выставках Товарищества передвижников в конце 80-х годов, принесли ему известность.

Анна видела полотно «Смерть переселенца», и оно произвело на нее, как и на многих современников, сильное впечатление… Смерть настигла крестьянина в неоглядной степи, с выгоревшей на солнце травой. Возле покойника лежит ничком обезумевшая от горя жена, вцепившись пальцами в сухую сыпучую землю. С каким-то тупым недоумением смотрит девочка. Из повозки выпряжена лошадь, торчат вверх оглобли… Что ждет осиротевшую семью, какие новые испытания приготовила судьба?

Она не знала тогда, не предполагала, что через несколько лет перед ней оживет то, что изобразил художник…

Но вот, отшагав или проехав пол-России, крестьяне попадают в устроенные для них в Сибири переселенческие пункты. Они измучены, обессилены, многие больны. Нужно получить медицинскую помощь, отдохнуть, набраться сил, чтобы следовать дальше, в отведенные места расселения.

Но пункты в ужасном состоянии. А. А. Кауфман в книге «Переселение и колонизация» так описывал положение в Тюмени:

«…Барачные помещения состоят из двух небольших корпусов, служащих кухнями, и одного довольно большого здания в середине, которое имеет печь только в одном отделении, большая же часть его отопляема быть не может. По другую сторону двора стоит довольно обширный сарай, сколоченный из заборного леса, с щелями по вершку. Этот сарай может служить приютом только в теплое время года и не защищает от тех холодов, какие нередко бывают здесь даже поздней весной. В противоположном углу двора стоит небольшая избушка, обращенная в больничку. В этих помещениях, вместе взятых, может быть втиснуто 1000 человек, с пренебрежением, конечно, самыми начальными правилами гигиены. Но при этом для всего груза, который везут переселенцы, нет крытого навеса… Между тем переселенцы должны были неделями ждать в Тюмени открытия навигации, а потом — возможности попасть на пароход. Большинство переселенцев просиживало в Тюмени по 2–3 недели, некоторые — по 4–5 недель и больше. Поезда между тем непрерывно подвозили новых переселенцев, и в результате скопление в Тюмени достигало весной 1890 года 15–18 тысяч человек…

Из ветвей, кое-как прикрытых грязной соломой и обставленных мешками, они устраивали конурки, в которых помещались дети и больные, а взрослое население располагалось на ночь вповалку. Кто имел телегу, тот приделывал к ней навес и устраивал шалашик для детей. Благодаря продолжительной теплой погоде такая жизнь была возможна. Заметно было даже, что многие не хотели идти в барак, так как в нем было несколько смертных случаев…

Но при суровой весне 1890 года картина получилась совершенно другая: в бараках, считая сквозной сарай, можно было втиснуть только '/ic всей массы. Остальные располагались первоначально бивуаками на прилегающей равнине. Но уже через немного дней сказалась необходимость искать другого помещения: дети начали заболевать десятками, и каждый день к баракам привозили 10–15 детских гробов. В больницу при бараках помещали тифозных. Для оспенных нужно было искать другого приюта. Показались и дифтеритные — этих надо было устраивать также в отдельном помещении. Кроме тяжких заболеваний, стали все чаще и чаще обнаруживаться более легкие недомогания, простудные формы…

В 1891 и 1892 годах оборудование Тюменской переселенческой станции было значительно усилено, но тем не менее картина почти не изменилась в лучшую сторону. На переселенческом дворе находится 13 жилых бараков, где с большим риском для здоровья могло помещаться 1530 человек. В действительности в каждый барак втискивалось в 4–5 раз больше, так что многим приходилось стоять на ногах по целым ночам. Люди лежали на двуэхтажных нарах и на полу, атмосфера была крайне испорчена…»