Ксиа высоко подпрыгнул и намеренно испустил газы — с такой силой, что заднее полотно его набедренной повязки колыхнулось. Он прекрасно знал, что это приведет Коотса в ярость.
— Должен ли Ксиа, такой большой, что его тень пугает его врагов, Ксиа, под мужским копьем которого визжат от радости все женщины, должен ли Ксиа постоянно вести тебя за руку? Ты ничего не понимаешь в том, что написано на земле, ты ничего не понимаешь в том, что выжжено в небесах!
— Прекрати немедленно эту обезьянью болтовню! — закричал Коотс.
Он не понимал слов, но слышал насмешку в тоне Ксиа и догадывался, что тот нарочно пукнул, просто чтобы разозлить его.
— Захлопни свой грязный рот и отвечай на вопрос!
— Я должен захлопнуть рот и отвечать на твои вопросы, великий господин? — Ксиа перешел на патуа, местный говор колонии, смесь всех языков. — Разве я волшебник?
За долгие месяцы их вынужденного общения они научились гораздо лучше, чем в самом начале, понимать друг друга, и на словах, и по намерениям.
Коотс коснулся рукоятки длинного бича из кожи гиппопотама; бич висел в петле на луке его седла. Это был еще один жест, понятный им обоим. Ксиа тут же сменил тон и выражение лица и стал пританцовывать подальше, чтобы его не достал хлыст.
— Хозяин, это дар от Кулу-Кулу! Этой ночью мы будем крепко спать с полными животами.
— Птицы? — спросил Коотс.
Он смотрел на тень огромного облака, что неслось в их сторону. Его уже изумляли тучи крошечных красноклювых ткачиков, но эта стая намного превосходила их.
— Не птицы, — пояснил Ксиа. — Это саранча.
Коотс, забыв о гневе, отклонился в седле назад, чтобы охватить взглядом приближавшуюся тучу. Она заняла половину небесного свода, от горизонта до горизонта. Шум крыльев пока что походил на шум мягкого ветра в ветвях высоких лесных деревьев, но он быстро нарастал, превращаясь сначала в гудение, потом в усиливающийся рев и наконец в гром. Гигантская туча насекомых образовала движущуюся завесу, чей нижний край подметал землю.
Изумление Коотса перешло в тревогу, когда первые насекомые, несшиеся над самой землей, ударились о его грудь и лицо. Он пригнулся и вскрикнул, потому что задние лапки саранчи были снабжены острыми красными шипами. И один из них оставил на его щеке кровавую царапину.
Лошадь Коотса попятилась и шарахнулась в сторону, и Коотс вылетел из седла, но удержал поводья. Он заставил лошадь развернуться задом к приближавшейся туче и закричал своим людям, чтобы они сделали то же самое:
— Держите вьючных лошадей и запасных, а то они убегут от этой чумы!
Люди заставили животных сначала опуститься на колени, а потом криком и толчками вынудили их лечь на бок в траве. Коотс спрятался за телом своей лошади. Он натянул шляпу до самых ушей и поднял воротник кожаной куртки. Несмотря на частичную защиту, даваемую лошадью, летящие твари непрерывно ударялись во все открытые части его тела, словно живой град.
Весь отряд последовал примеру Коотса и залег за лошадьми, прячась, как от ружейного огня. Только Ксиа словно не замечал этого града твердых телец. Он сидел на открытом месте и хватал саранчу, ударявшуюся об него и ошеломленную столкновением. Он отрывал насекомым лапки и головы с выпученными глазами и запихивал остальное в рот. Панцири хрустели на его зубах, коричневый сок стекал по губам.
— Ешьте! — крикнул он солдатам. — После саранчи наступает голод!
От полудня до самого заката тучи саранчи неслись над ними, как волны реки в половодье. Небо потемнело, как будто раньше времени наступили сумерки. Аппетит Ксиа казался необъятным. Он жевал и жевал насекомых, пока у него не раздулся живот, и Коотс подумал, что бушмен может стать жертвой собственной жадности. Однако пищеварение у Ксиа было как у дикого зверя. Когда его живот раздулся и заблестел, как мяч, бушмен с трудом поднялся на ноги и отошел на несколько шагов. И там, оставаясь на виду у Коотса, притом что ветер дул в сторону белого человека, бушмен приподнял край набедренной повязки и присел на корточки.
Он облегчился обильно и шумно, одновременно продолжая ловить насекомых и совать их в рот.
— Ты просто мерзкое животное! — закричал Коотс и выхватил пистолет.
Но Ксиа знал, что Коотс, хотя и продолжал регулярно колотить его, не мог убить проводника, находясь за тысячи лиг от колонии и цивилизации.
— Хорошо! — ухмыльнулся Ксиа, глядя на Коотса.
И жестом предложил ему присоединиться к пиру.
Коотс вложил пистолет в кобуру и уткнулся носом в изогнутую руку.
«Когда он сделает свое дело, я эту мелкую обезьяну задушу собственными руками», — пообещал себе Коотс, с трудом сдерживая тошноту, вызванную вонью фекалий.
Начало темнеть, и гигантская туча саранчи опустилась на землю. Оглушительный гул крыльев затих, и Коотс наконец-то встал на ноги и огляделся вокруг.