Голубой горизонт

На сколько хватало взгляда, землю во все стороны покрывал толстый живой ковер саранчи, красновато-коричневой в последних лучах заката. Деревья леса изменились после того, как на них обрушилось крылатое проклятье. Они превратились в бесформенные стога живых насекомых, и эти стога становились все больше по мере того, как новые насекомые опускались на тех, что уже сидели на ветвях. С треском, подобным мушкетным выстрелам, толстые ветки ближайших деревьев начали ломаться под тяжестью, но саранча все так же сидела на них, пожирая листья.

Из нор и берлог вышло разное зверье, чтобы попировать как следует. Коотс изумленно наблюдал, как гиена, шакал и леопард, осмелев от жадности, набивали пасти насекомыми, торопливо глотая их.

Даже львиный прайд присоединился к этому банкету. Львы прошли поблизости от Коотса, но не обратили ни малейшего внимания на людей или лошадей, поскольку были заняты едой. Звери расползлись по равнине, как пасущийся скот, и, уткнув морды в землю, все поедали и поедали груды насекомых. Львята, набив полные животы, поднимались на задние лапы и игриво сбивали насекомых, потревоженных зверьем и взлетевших в воздух.

Солдаты Коотса расчистили от саранчи небольшой участок земли и развели костер. Пользуясь лопатами вместо сковородок, они жарили саранчу. А потом грызли ее почти с таким же наслаждением, как Ксиа.

В конце концов даже Коотс присоединился к ним и счел, что саранча довольно вкусна.

Наступила ночь; люди пытались устроиться на отдых, но насекомые ползли и ползли на них. Они забирались на лица, острые колючки на их лапках царапали открытую кожу, не давая заснуть.

На следующее утро вставшее солнце открыло взгляду странный, как будто доисторический пейзаж, сплошь в красновато-коричневых тонах. Тепло быстро пробудило неподвижные массы саранчи, застывшей на всю холодную ночь.

Насекомые зашевелились, по их массе прокатились волны, они загудели, как растревоженный улей. И вдруг, как по сигналу, вся эта орда взлетела в воздух и с ревом помчалась на восток, подгоняемая утренним ветерком.

Темная туча еще много часов неслась над головами людей, но, когда солнце достигло зенита, последние насекомые умчались. И небо снова сияло чистой синевой.

Но картина мира после нашествия саранчи изменилась до неузнаваемости. Вокруг лежали голая земля и камни. Деревья лишились листвы, голые ветки оказались частично сломаны, частично сильно согнулись. По лесу словно пронесся большой пожар, уничтоживший каждый листок и каждую травинку. Золотистые травы, колыхавшиеся на ветру, как морские волны, исчезли. На их месте воцарилось каменистое запустение.

Лошади печально обнюхали голую землю и камни. В их пустых животах уже бурчало. Коотс поднялся на вершину ближайшего голого холма и навел подзорную трубу на каменную пустыню. Стада антилоп и квагг, всего лишь накануне бродившие вокруг, исчезли. Коотс разглядел вдали бледное облако движущейся пыли, поднятой, судя по всему, стадами, пустившимися в бегство от этого ныне голодного вельда. Животные уходили на юг в поисках других пастбищ, не пожранных саранчой.

Он вернулся к своим людям — те о чем-то жарко спорили, но сразу умолкли, когда Коотс подошел к лагерю. Он всмотрелся в их лица, наливая в свою кружку кофе из черного котелка. Последние крупицы сахара были съедены уже несколько недель назад.

Отпив глоток, Коотс рявкнул:

— Ну, Оудеман? Что тебя тревожит? У тебя лицо как у старухи, страдающей геморроем.

— Лошадей кормить нечем, — выпалил Оудеман.

Коотс изобразил изумление перед таким открытием:

— Сержант Оудеман, я благодарен за то, что ты указал мне на это. Без помощи твоего острого ума я мог ничего и не заметить.

Оудеман нахмурился, стараясь осмыслить сарказм. Ему не хватало сообразительности и образованности для того, чтобы улавливать игру слов Коотса.

— Ксиа говорит, что дикие животные знают, куда идти, чтобы отыскать пастбище. И если мы пойдем за ними, они приведут нас к траве.

— Прошу, продолжай, сержант! Я никогда не устану от сияния твоей драгоценной мудрости.

— Ксиа говорит, что дикие стада еще вчера пошли на юг.

— Да, — кивнул Коотс и фыркнул в кружку горячего кофе. — Ксиа прав. Я видел это вон с того холма. — Он кружкой показал на холм.

— Нам тоже нужно идти на юг, искать пастбище для лошадей, — упрямо продолжил Оудеман.

— Один вопрос, сержант. В какую сторону ведут следы фургонов Джима Кортни?

Он снова махнул кружкой, показывая на глубокие колеи, которые теперь стали намного заметнее, потому что их больше не скрывала трава.

Оудеман приподнял свою шляпу и почесал лысую макушку.

— На север, — пробурчал он.

— Значит, если мы повернем на юг, догоним ли мы Кортни? — ласково поинтересовался Коотс.

— Нет, но… — Оудеман умолк на полуслове.

— Но что?

— Капитан, сэр, без лошадей нам никогда не вернуться в колонию.

Коотс встал и выплеснул на землю кофейную гущу.

— Мы здесь только для того, Оудеман, чтобы поймать Джима Кортни, а не для того, чтобы вернуться в колонию. По седлам! — Он посмотрел на Ксиа. — Отлично! Ты, желтый бабуин, иди снова по следу, глотай ветер!