Голубой горизонт

Через некоторое время Верити пошевелилась, и Мансуру показалось, что она хочет выскользнуть из его объятий. Он разжал руки, давая ей свободу, но она обхватила его за шею. Когда она прижалась грудью к его груди, их тела будто слились, как горячий воск, прямо сквозь мокрую от пота одежду. Рыдания девушки затихли; не размыкая объятий, она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Ты спас мне жизнь, — тихо шепнула она.

— А ты спасла мою, — ответил он.

Слезы все еще потоком текли по ее лицу, а губы дрожали. Мансур поцеловал ее, и губы Верити откликнулись без малейшего сопротивления. Слезы ее имели соленый привкус, а губы пахли душистыми травами. Долгий поцелуй закончился лишь тогда, когда оба задохнулись.

— Ты не араб, — прошептала девушка. — Ты англичанин.

— Ты меня раскусила, — согласился Мансур и снова поцеловал ее.

Когда они отодвинулись друг от друга, Верити спросила:

— Но кто ты?

— Я тебе расскажу, — пообещал Мансур. — Но попозже.

Он снова нашел ее губы, и она охотно ему ответила.

Через какое-то время Верити положила руки ему на плечи и мягко отодвинула Мансура от себя.

— Пожалуйста, Мансур, мы должны на этом остановиться. Иначе случится нечто такое, что все испортит еще до того, как это начнется между нами.

— Но оно уже началось, Верити.

— Да, я знаю, — кивнула она.

— И началось это тогда, когда я впервые увидел тебя на палубе «Арктура».

— Я знаю, — повторила она и вдруг быстро встала.

Обеими руками она поправила свои роскошные волосы, забросив их на спину.

— Они идут.

Она показала на долину, по которой в их сторону неслась группа всадников.

Когда они скакали обратно в Искандербад, аль-Салил и сэр Гай слушали рассказ Верити о едва не случившейся трагедии. Когда аль-Салил попросил Мансура изложить свой вариант событий, Мансур вполне естественно заговорил по-арабски, и Верити пришлось включиться в обман и делать вид, что он ни слова не понимает по-английски. Она переводила отцу его похвалы ее храбрости и решительности и теперь уже не пропускала ни одну из его гипербол, зная, что Мансур прекрасно поймет каждое ее слово.

Наконец сэр Гай натянуто улыбнулся и кивнул Мансуру:

— Прошу, скажи ему, что мы перед ним в долгу. — И тут же его лицо снова стало холодным. — Это твоя вина. Ты не должна была оставаться с ним наедине, дитя. Твое поведение просто скандально. Ничего подобного повториться не должно.

И снова Мансур увидел страх в ее глазах.

Солнце уже опустилось, и почти совсем стемнело, когда они добрались до лагеря. Шатер Верити освещали лампы, фитили которых плавали в душистом масле, а ее одежда, доставленная с корабля, оказалась уже распакована. Три горничные ждали хозяйку. Когда Верити приготовилась искупаться, они наполнили теплой душистой водой большие кувшины и стали ее поливать, хихикая от восторга при виде безупречной красоты и белизны ее обнаженного тела.

Ужин был подан под звездным небом, когда воздух пустыни стал прохладным. Все сидели на подушках, скрестив ноги, и музыканты тихо играли нежные мелодии. Когда все поели, слуги принесли кальяны калифу и сэру Гаю. Но только аль-Салил насладился им. А сэр Гай раскурил длинную черную манильскую сигару, взяв ее из золотой шкатулки, принесенной Верити.

Девушка вежливо предложила сигару и Мансуру, но он сказал:

— Благодарю вас, миледи, но мне никогда не нравился вкус табака.

— Соглашусь с вами. Мне тоже запах дыма кажется чрезвычайно неприятным.

Она инстинктивно понизила голос, хотя ее отец не знал арабского.

Теперь Мансур уже не сомневался в том, что девушка боится сэра Гая. Но дело было явно не в том, что сэр Гай вообще являлся устрашающей фигурой, здесь крылось нечто более глубокое. Мансур понимал, что ему следует проявить крайнюю осторожность в том, что он задумал.

Когда он снова заговорил, его голос прозвучал ровно и нейтрально:

— В конце этой улицы находится древний храм Афродиты. Луна взойдет незадолго до полуночи. И хотя этот храм посвящен языческому божеству, в лунном свете он выглядит чудесно.

Верити его не расслышала — по крайней мере, так показалось Мансуру, потому что она никак не отреагировала на его слова. Она обернулась, чтобы перевести реплику сэра Гая, адресованную аль-Салилу, и двое мужчин продолжили серьезный разговор. Они обсуждали размер благодарности калифа сэру Гаю за его посредничество между калифом и Ост-Индской компанией и британским правительством.

— В какой форме калиф может наилучшим образом выразить эту благодарность? — спросил аль-Салил.

Сэр Гай осторожно предположил, что пять лакхов золотых рупий могли бы оказаться достаточной суммой, если за ними последуют ежегодные выплаты по одному лакху.

Калиф теперь начал понимать, как именно его брат скопил такое огромное состояние. Чтобы доставить ему названное количество золота, понадобились бы две телеги, запряженные волами. В казне Маската сейчас не имелось и десятой части этой суммы, но калиф не стал говорить об этом сэру Гаю. Вместо этого он перевел разговор на более близкие темы.