Голубой горизонт

— Мой отец получил чрезвычайно важные новости. Он должен немедленно вернуться на «Арктур» и отплыть. Он просит меня принести вам самые искренние извинения. Он пытался сообщить вам о перемене своих планов, но ему сказали, что вы с сыном покинули Искандербад.

— Да, мы гнались за бандитами, — объяснил Дориан. — Но мы в отчаянии, что ваш отец вынужден покинуть нас прежде, чем мы достигли соглашения.

— Отец тоже огорчен. Он просит поблагодарить вас за щедрость и гостеприимство, оказанные ему.

— Я буду благодарен ему, если он окажет нам некоторую помощь до отъезда. Мы узнали, что прошлой ночью лагерь посетили опасные разбойники. Двое мужчин, один из них араб, второй — европеец, предположительно голландец. Ваш отец разговаривал с ними? Мне доложили, что их видели выходящими из этого шатра ночью.

Сэр Гай улыбнулся при этом вопросе, но улыбка коснулась лишь его губ, а глаза остались ледяными. Верити передала:

— Отец желает заверить вас, что двое мужчин, посетившие ночью лагерь, не разбойники. Это посланцы, они привезли ему ту весть, из-за которой пришлось изменить планы. Они пробыли здесь совсем недолго.

— Ваш отец хорошо знает этих людей? — не отступал Дориан.

Ответ сэра Гая прозвучал, как и ожидалось.

— Он никогда прежде их не видел.

— Как их зовут?

— Они не назвали своих имен, да отец и не спрашивал. Их имена никому не интересны и значения не имеют. Это же просто посланцы.

Мансур внимательно наблюдал за лицом Верити, когда она отвечала на вопросы. Девушка выглядела спокойной, но в ее голосе слышалось скрытое напряжение, а в глазах сгустились тени, словно некие мрачные мысли одолевали ее. Она избегала смотреть на Мансура. Он чувствовал, что Верити лжет — то ли ради отца, то ли ради самой себя.

— Могу ли я спросить его превосходительство о сути послания, доставленного ему?

Сэр Гай с сожалением покачал головой. Потом достал из внутреннего кармана пергаментный пакет, на котором красовались королевский герб с надписью «Honi soit qui mal y pense» и две красные восковые печати.

— Его превосходительство огорчен, что не может сообщить об этом. Это официальный и секретный документ. Иностранцам нельзя знать его содержание. Если кто-то попытается им завладеть, это будет рассмотрено как акт агрессии.

— Пожалуйста, заверьте его превосходительство, что никто и не думает проявлять агрессию.

Дориан не рискнул настаивать.

— Мне очень, очень жаль, что его превосходительству приходится уехать столь внезапно, — сказал он. — Желаю ему благополучного путешествия и скорого возвращения в Оман. Надеюсь, мне будет позволено сопровождать его в первую милю его путешествия?

— Это честь для моего отца.

— Тогда я удалюсь, чтобы вы могли завершить приготовления к отъезду. Буду вас ждать с почетной стражей на краю лагеря.

Мужчины поклонились друг другу, и калиф ушел. Когда он уже покинул шатер, Верити бросила на Мансура единственный страдальческий взгляд. Он понял, что она отчаянно хочет поговорить с ним.

Сэр Гай и Верити под эскортом капитана Корниша и его вооруженных матросов подъехали туда, где их ждали Дориан и Мансур, у восточной дороги. Дориан держал свой гнев в узде. Дальше они отправились единым отрядом. Хотя Мансур ехал рядом с Верити, она оставалась рядом с отцом, переводя вежливую, но несущественную беседу между ним и Дорианом. Однако, когда они поднялись на первый холм, ветер с моря подул им в лица, прохладный и освежающий. Словно ему в ответ Верити развязала шарф, державший на ее голове цилиндр. Она как будто случайно выпустила его из рук, и ветер сорвал цилиндр с ее головы. Он покатился вниз по холму, как колесо.

Мансур развернул коня и погнался за ним. Наклонившись в седле, он подхватил с земли цилиндр, даже не придерживая жеребца. Вернувшись, он протянул цилиндр девушке, уже скакавшей ему навстречу. Она кивнула в знак благодарности и, надевая его на голову, позволила шарфу на мгновение прикрыть ей лицо. За это время оба отстали от остальных по меньшей мере на сотню шагов.

— У нас есть всего минута, прежде чем отец начнет что-то подозревать. Вы не пришли ночью. Я ждала вас, — сказала Верити.

— Я не смог, — ответил Мансур.

Он собрался объяснить остальное, но Верити тут же перебила его:

— Я оставила записку под пьедесталом той богини.

— Верити! — резко окликнул ее сэр Гай. — Езжай сюда, детка! Нужен перевод.

Вернув цилиндр на голову, Верити подъехала к отцу. Она больше не смотрела на Мансура, даже тогда, когда два отряда всадников, обменявшись комплиментами, расстались. Сэр Гай поскакал к Маскату, а калиф со свитой вернулись в Искандербад.

В безжалостном полуденном свете лицо богини выглядело меланхоличным, ее красоту портили следы, оставленные многими веками. В последний раз оглядевшись, чтобы убедиться в отсутствии посторонних глаз, Мансур опустился перед статуей на одно колено. С одной стороны к пьедесталу ветром надуло груду песка. На ней кто-то выложил из мелких обломков белого мрамора некое подобие стрелы. Она указывала на то место, где песок недавно потревожили, а потом снова аккуратно разгладили.