Голубой горизонт

Но не только это причиняет мне боль. Этой ночью я узнала, что Кадем ибн Абубакер и есть тот негодяй, который убил твою мать, принцессу Ясмини. Он хвастался этим гнусным убийством. И хотел ночью убить твоего отца и тебя тоже. Но мой отец убедил его не делать этого, не из сострадания, конечно, а просто из опасения, что так может раскрыться заговор и Зейну аль-Дину труднее будет захватить город. Если бы отец его не остановил, то, клянусь спасением своей души, я нашла бы способ как-то предупредить тебя. Ты и представить не можешь, как велико мое отвращение к делам, которые творит мой отец. За один короткий час я возненавидела его. И стала бояться его еще сильнее. Прошу, Мансур, прости меня за ту боль, которую мы причинили тебе.

— Ты ни в чем не виновата, — шепнул Мансур.

Он дочитал последние строки.

Прошлой ночью ты спросил меня, неужели я не чувствую, что между нами что-то происходит. Я не ответила тебе тогда, но отвечаю теперь. Да, чувствую.

Если мы никогда больше не встретимся, я надеюсь, ты всегда будешь верить, что я совсем не хотела заставлять тебя страдать. Твоя преданная кузина Верити Кортни.

Они безжалостно гнали лошадей, во весь опор мчась к Маскату. Но все равно опоздали. Когда они приблизились к городским башням и минаретам, одновременно услышали пушечные залпы и увидели дым сражения, затянувший небо над заливом.

С Дорианом, аль-Салилом, во главе они пронеслись через пальмовые рощи; теперь уже стали слышны выстрелы из мушкетов и пронзительные крики под городскими стенами. Они все гнали и гнали лошадей, но дорога перед ними оказалась забита женщинами, детьми и стариками, бежавшими из города. Тогда они повернули в сторону и снова поскакали через рощи; шум битвы нарастал. Наконец они рассмотрели блеск наконечников копий, ятаганов и бронзовых турецких шлемов — вражеская орда неслась к городским воротам.

Они выжали остатки сил из своих лошадей и вскоре плотной группой очутились почти перед воротами. Турки побежали через рощу, чтобы обогнать их. Ворота закрывались.

— Ворота захлопнутся до того, как мы проскочим! — крикнул отцу Мансур.

Дориан сорвал с головы тюрбан:

— Покажем им, кто мы такие!

Мансур тоже сдернул тюрбан, и они теперь скакали с развевающимися волосами, похожими на знамена.

С парапетов тут же понеслись крики:

— Аль-Салил! Аль-Салил! Это калиф!

Ворота снова медленно приоткрылись, когда люди, стоявшие на лебедках, налегли на рукоятки.

Турки увидели, что им не отрезать отряд от ворот. Их главная кавалерия еще не прибыла: она находилась на втором флоте. Они остановились и натянули тетивы своих коротких луков. Первая темная туча стрел взвилась в воздух на фоне небесной голубизны, шипя, как клубок змей, и полетела в лошадей. Одна была ранена и упала на полном ходу, словно налетела на натянутый канат. Мансур повернул назад, выхватил Истафа из седла барахтавшегося на земле коня и, бросив его на спину своего жеребца, понесся дальше. Ворота снова начали закрываться в тот момент, когда в них ворвался калиф. Мансур, уходя от турецких стрел, закричал людям, вращавшим лебедки. Но те как будто не слышали — ворота неумолимо продолжали закрываться прямо перед ним.

Тогда Дориан внезапно развернул коня и остановил его прямо между створками гигантских ворот — те немедленно со скрипом замерли. Мансур едва-едва проскочил между ними. И ворота захлопнулись как раз тогда, когда до них добралась первая волна турок. Защитники на парапетах немедленно осыпали их стрелами и пулями. Турки отступили в пальмовую рощу.

Дориан по узким проулкам доскакал до мечети и быстро поднялся по винтовой лестнице до верхнего балкона самого высокого минарета. С одной стороны от него взору открывались залив и полуостров, с другой — возделанные поля и рощи. Еще раньше Дориан разработал систему сигналов флагами, чтобы иметь связь с артиллеристами на парапетах и двумя своими кораблями в заливе, ради координации их действий.