Голубой горизонт

На рассвете следующего дня вражеские орудия, установленные в глубоких укрепленных окопах, начали бомбардировку южной стены. Подсчитывая вспышки и облака дыма каждого залпа, Дориан и Мансур определили, что в окопах стоят одиннадцать пушек огромного калибра. Эти орудия стреляли каменными ядрами, весом явно больше ста фунтов каждое. Их полет можно было видеть невооруженным взглядом. Мансур подсчитал интервалы: требовалось почти двадцать минут для перезарядки каждой пушки. Как только они оказывались готовы, массивные ядра летели в цель с пугающей точностью, и каждое ядро ложилось в нескольких футах от предыдущего. Одно из них делало трещину в могучем каменном блоке стены, а второе, ударившее в то же самое место, разбивало его окончательно. Если ядро попадало в одно из бревен, которыми оборонявшиеся укрепляли слабые места, бревно разлеталось в щепки. К ночи первого дня в стенах появились две бреши. Как только окончательно стемнело, группы рабочих под командой Мансура бросились к стене, чтобы начать ремонт.

С рассветом бомбардировка возобновилась. К полудню результаты ремонта оказались сметены, а каменные ядра начали увеличивать проломы. Дориан, развернув половину своих орудий для усиления огня с южной стены, вел неустанный обстрел. Однако пушки Зейна хорошо скрывались в укрепленных окопах, их защищали песчаные габионы. Виднелись только бронзовые стволы, но они представляли собой слишком мелкие цели для огня с такого расстояния. Когда снаряды оборонявшихся попадали в габионы, наполненные песком тростниковые корзины полностью гасили удар, и выстрелы почти не имели последствий.

Но примерно в середине дня удалось открыть счет. Одно из двадцатифунтовых ядер угодило прямо в ствол огромной пушки на левом фланге. Бронза зазвенела, как церковный колокол, и огромная масса металла отлетела назад на лафете, раздавив в фарш орудийный расчет. Защитники городских стен громкими криками поздравили себя и удвоили усилия. Но потом до самых сумерек им не удалось повторить успех, в то время как проломы в стенах стали шире.

Как только зашла луна, бин-Шибам и Мансур сделали вылазку к вражеским позициям. Каждый из них взял с собой двадцать человек. И хотя турки ожидали чего-то подобного, отряду Мансура почти удалось добраться до орудийных окопов, прежде чем их заметили и один из стражей выстрелил из мушкета. Пуля пролетела мимо головы Мансура, и он крикнул своим людям:

— За мной!

Он пролез через амбразуру, спрыгнул на ствол пушки и, пробежав по нему, ударил клинком в горло человека, стрелявшего в него. Тот уронил мушкет, который как раз пытался перезарядить, и обеими руками схватился за клинок. Мансур резко дернул его назад, и сталь срезала пальцы турка. Мансур перескочил через извивавшееся тело и напал на турецких артиллеристов, плохо соображавших спросонок, запутавшихся в одеялах. Он убил еще одного и ранил третьего прежде, чем остальные с криками ужаса умчались в темноту.

Люди Мансура присоединились к нападению. Пока они занимались делом, сам Мансур затолкал в запальное устройство пушки один из железных штырей, принесенных им в ранце, а его помощник загнал штырь вглубь несколькими мощными ударами молотка.

Потом они побежали по окопу, соединявшему укрепления. Там артиллеристы уже полностью проснулись и ждали их с пиками и боевыми топорами. В долю секунды стычка превратилась в шумную схватку, и Мансур понял, что до второго орудия им не добраться. По соединительным окопам на помощь своим бежали многочисленные враги.

— Отходим! — выкрикнул Мансур.

Отряд перелез через переднюю стенку укреплений как раз тогда, когда им навстречу прискакал Истаф со своими конюхами и запасными лошадьми. Они галопом помчались назад и проскочили через городские ворота; бин-Шибам не отставал.

Уже в городе они обнаружили, что потеряли пять человек убитыми и еще дюжина оказалась ранена. На рассвете стало видно, как турки раздели тела убитых повстанцев и бросили их на передней стене укреплений.

Мансур и бин-Шибам сумели испортить только два орудия, и оставшиеся восемь снова открыли огонь. Через несколько часов каменные ядра разнесли все то, что было сделано в течение ночи. В середине дня один удачный выстрел заставил обрушиться двадцать футов стены, превратив ее в груду извести и щебня. Оглядывая с минарета разрушения, Дориан решил:

— Еще не больше недели, и Зейн сможет начать вторжение в город.

В ту ночь две сотни авамиров и дахмов оседлали лошадей и уехали из города. На следующий день муэдзин по обычаю воззвал к правоверным с минарета главной городской мечети. Откликнулись обе стороны: большие орудия прекратили огонь, турки сняли круглые шлемы и преклонили колена в пальмовых рощах, в то время как на парапетах городской стены защитники сделали то же самое. Прежде чем присоединиться к богослужению, Дориан иронически усмехнулся при мысли, что обе стороны молились о победе одному и тому же Богу.

Но на этот раз ритуал получил новое продолжение. После молитвы герольды Зейна выехали вперед, выкрикивая предупреждение, обращенное к оборонявшимся: