Голубой горизонт

Однако Дориан распорядился остаться здесь еще на два дня, чтобы команда могла отметить мусульманский праздник Ид аль-адха, или Курбан-байрам, во время которого приносят в жертву животных и делят мясо между всеми.

В тот вечер все собрались на берегу, и Дориан зарезал одну из молочных коз, которых они держали в клетках на борту «Мести». Мяса в ней оказалось немного, каждому досталось лишь по кусочку, но к нему добавили свежую рыбу, зажаренную на углях. Те из команд, кто умел играть на каких-либо музыкальных инструментах или петь, танцевали и славили Бога за их удачное бегство из Маската и победу над «Арктуром». Верити сидела между Дорианом и Мансуром на шелковом молитвенном коврике, расстеленном на черном песке.

Как и большинство людей, которым довелось узнать Дориана, Верити не смогла устоять перед силой его духа, сердечной теплотой и мягким юмором. Она сочувствовала его трагической потере и печали, которой отметила его смерть жены.

А Дориан в равной мере оказался захвачен живым умом девушки, ее храбростью, прямотой и прекрасными манерами. Теперь, когда Дориан рассматривал ее в свете костра, он думал, что Верити унаследовала лучшее от обоих родителей — материнскую красоту, до того как ту испортило обжорство, и ясный ум Гая. И ее миновали недостатки родителей — пустота Каролины и алчность и мстительность отца, нехватка человечности.

Потом Дориан отогнал в сторону все эти размышления и отдался празднику. Все смеялись и пели вместе, хлопая в ладоши и раскачиваясь в такт музыке.

Когда музыканты начали наконец сбиваться с нот, Дориан отпустил их, поблагодарив и наградив золотыми монетами. Но сам он и молодая пара были слишком взволнованы, чтобы спать. Утром их ожидал путь к форту Добрый Знак. Мансур начал рассказывать Верити о жизни, которую им предстоит вести в Африке, и о родственниках, которых она там впервые встретит.

— Ты полюбишь тетю Сару и дядю Тома.

— Да, Том — лучший из нас, троих братьев, — согласился Дориан. — Он всегда был вожаком, а Гай и я…

Он умолк на полуслове, сообразив, что имя Гая может испортить всем настроение. Воцарилось неловкое молчание, и никто из них не знал, как его нарушить.

Потом заговорила Верити:

— Да, дядя Дориан. Мой отец дурной человек, и я знаю, что он жесток. Не думаю, что можно оправдать его чудовищный поступок, его выстрел по баркасу. Но может быть, я сумею объяснить, почему это случилось.

Оба мужчины растерянно молчали. Они уставились на угли костра, не глядя на девушку. После долгой паузы она сказала:

— Он пребывал в отчаянии и не мог допустить, чтобы кто-то узнал о грузе, лежащем в главном трюме «Арктура».

— Что это за груз, милая? — Дориан поднял голову.

— Прежде чем ответить, я должна рассказать вам, как именно мой отец сумел накопить такое состояние, которое превосходит богатства любого восточного властелина, кроме разве что самого Великого Могола и Блистательной Порты в Константинополе. Он торгует властью. Он использует свое положение генерального консула, чтобы возводить на трон и сбрасывать с тронов королей. Он имеет в руках силу английской монархии и Британской Ост-Индской компании, чтобы управлять армиями и нациями, как некоторые люди перегоняют с места на место коров и овец.

— Та власть, о которой ты говоришь, власть монархии и компании, не дарована ему, — возразил Дориан.

— Мой отец — фокусник, мастер иллюзий. Он умеет заставить других поверить в то, во что ему хочется, хотя даже не знает языка своих клиентов, королей и императоров.

— Для этого он использует тебя, — вмешался Мансур.

Верити наклонила голову.

— Да, я была его языком, но именно он обладает даром политического чутья. — Она повернулась к Дориану. — Ты, дядя, слышал его и, вероятно, понял, каким убедительным он может быть и каким сверхъестественным чутьем он обладает.

Дориан молча кивнул, и Верити продолжила:

— Разве тебя не предостерегали, что тебе следует соблюдать крайнюю осторожность при заключении с ним договоров, даже если ты готов заплатить ему непомерное вознаграждение? Что ж, Зейн аль-Дин заплатил ему во много раз больше. Гениальность моего отца состоит в том, что он сумел доить не только Зейна, но и Блистательную Порту, и Ост-Индскую компанию, которая платила ему почти столько же за роль их представителя. За то, что мой отец сумел сделать в Аравии за последние три года, он получил пятнадцать лакхов золотых рупий.

Мансур присвистнул, а Дориан помрачнел.

— Это же почти четверть миллиона гиней, — негромко произнес он. — Императорские деньги.

— Да. — Верити понизила голос почти до шепота. — И все это лежит в главном трюме «Арктура». Именно поэтому мой отец предпочел бы умереть, лишь бы никто не поднялся на борт его корабля, поэтому он был готов взорвать пороховой погреб, когда его сокровища оказались под угрозой.

— Святые небесные ангелы… Милая, — прошептал Мансур, — почему ты раньше нам об этом не рассказала?

Верити посмотрела ему прямо в глаза: