Горячка

Оксане нравилось, когда я пытался заняться с ней сексом в самом  неподходящем для этого  месте. Забиться в подсобку какого-нибудь кинотеатра, торгового центра или кафе, и  «сделать это по быстрому», было для неё удовольствием из удовольствий. После этого она была довольна буквально всем на свете.  Я был не против таких развлечений, но мне постоянно приходилось искать для нас всё новые и новые места, а это было утомительно. Я предпочитал экспромт. Понятно, что при таком раскладе, случались и казусы. Нас заставали посетители, уборщицы или чаще всего – охранники. Они, как правило, реагировали на наши игрища вполне благосклонно, и провожали меня и Оксану (которая, к слову, для таких случаев одевала совершенно невообразимые мини), понимающими взорами. Я предлагал им деньги, но обычно они отказывались и только ухмылялись. Чтобы хоть как-то их порадовать, я старался ухмыляться ещё похабнее. У них была скучная и однообразная работа и воспоминания об увиденном, должны были помочь им как то пережить день. Среди них, правда попадались и вполне омерзительные типы, с тусклыми глазами любителей детского порно. На их ухмылки я отвечал  матом. У них вытягивались рожи, они начинали хвататься за свои рации и пятиться. Драться эти ублюдки никогда не лезли.

С женщинами дело обстояло много  хуже. Половина из них увидев нас начинали  истерично вопить, чтобы мы немедленно убирались отсюда. «Это вам не публичный дом! – орали на нас морщинистые старухи со швабрами и атрофировавшимися грудями или уродливые администраторши, забывшие, для чего у них шевелится манда. – Немедленно прекратите ЭТО! Я вызываю милицию! Вы слышите?! НЕНОРМАЛЬНЫЕ!» Их возмущению не было предела – их уже давно никто не дрючил и вид самозабвенно ебущихся парочек очевидно здорово их расстраивал. В таких случаях  (если я, конечно, не был СЛИШКОМ занят и остановить меня могла только пуля в затылок), мы ретировались в состоянии полнейшей неудовлетворенности и срочно начинали искать другое место, где можно было бы завершить начатое.

Где мы только не побывали за то время! Центр Москвы оказался прекрасно устроен для искателей подобного рода быстрых удовольствий, стоил только начать пробовать. Мы проделывали самые рисковые на первый взгляд операции и выходили сухими из воды, вселяя зависть в её подруг (которым Оксана всё и самым наиподробнейшим образом докладывала.)  Потом она же меня ревновала, говоря, что они на меня смотрят как сучки.  Ещё бы им было не смотреть на меня!  Один раз я случайно услышал, КАК она им рассказывает о наших с ней манипуляциях, хватая  для достоверности их и себя за волосы,  прочие места и тихонько постанывая. Тут было от чего завестись.

Оксана была воистину неутомима. Едва она замечала мало-мальский неприметный уголок, где можно было заняться любовью, то немедленно намекала мне, что она бы не прочь осмотреть его вместе со мной… Я  и сам был не прочь. От многодневных возлияний и жары (от которой я всю жизнь не мог нормально спать), я находился в постоянном нервном перевозбуждении, и в любой момент был готов спариваться с этой неуёмной самкой, которая вся истекала сладким соком похоти и вожделения. Неистовство наших коротких встреч напоминало смертельную схватку двух животных. Тогда только я впервые по-настоящему понял древних, прямо ассоциирующих свой член с мечом. Мы с ума сходили друг от друга, терзая и распаляя свои тела взглядами, срывающимся шёпотом, поглаживаниями и разными неприличными жестами.

Это наваждение было настолько острое и чувственное, что короткими летними ночами в кровати или на полу Оксана порой практически теряла сознание от наслаждения  и, сжимая её в своих объятьях, я зверел от её рабской безвольной женской покорности. Это была настоящая горячка.

Мы успокаивались только под утро, но и тут я не всегда мог уйти на работу вовремя т.к. её рабочий день начинался значительно позже моего, и она могла отоспаться.  Когда я одевался и полностью  был готов к выходу, она всегда прибегала поцеловать меня на прощание. Раздетая и жаркая ото сна, и от своей здоровой полноты жизни, она прижималась ко мне, и я забывал про всё на свете. Я швырял сумку, ставил её на четвереньки и входил в неё с намереньем пронзить насмерть, что бы эта бесконечная сладкая мука наконец прекратилась.

Растрёпанный и обезумевший приходил я на работу, и наши девушки с любопытством вглядывались в моё лицо, и что-то в моих глазах заставляли их пунцово и порывисто краснеть. Я пил воду, что-то ел и похотливо оглядывался в поисках жертвы.  Я весь был покрыт ссадинами, укусами и царапинами. Мои колени нещадно болели, а сам член, казалось, светится в темноте, как не до конца прогоревший уголь… Я клялся себе сбавить темп, но приходил вечер – и всё повторялось.