Горячка

– Я болотный чёрт, а не какой-то там домовой, – с достоинством заявил он. – Нам мыться никак нельзя… И особливо в горячей воде… Облезть можем…

– Хуже уже не будет, – повысил голос Степаныч и, ухватив чёрта за рога, потащил его в баню.

Крепко прикрутив поскуливающего чёрта к лавке его же цепями, старик, для начала, окатил несчастного крутым кипятком, после чего посыпал золой, потом негашёной известью, а после начал старательно тереть железной щёткой… Чёрт выл и умолял отпустить его, но Степаныч заткнул ему рот поленом и продолжил трудиться, прерываясь только лишь для того, чтобы выпить полстакана самогону и закусить его долькой яблока, макнув её в мёд.

Когда шерсть начала сходить с чёрта клоками, а кожа под ней стала цвета раскалённой печи, Степаныч вновь окатил «пациента» крутым кипятком, а затем от души намылил его окаменевшим стиральным порошком двадцатилетней выдержки и дал настояться четверть часа.

К этому моменту чёрт уже не кричал, а только обречённо подвывал, моля убить его, а не мучить, но Степаныч был неумолим. Он в третий раз окатил бедолагу кипятком, после чего выволок бездыханного негодника на свежий воздух. Несчастный чёрт не подавал признаков жизни и был красным как знамя, но Степаныч знал толк в бане. Включив на полную мощность насос, он стал усердно поливать распростёртое перед ним тело ледяной водой из скважины, от чего рогатый страдалец мигом ожил, закрыл глаза руками и заплакал, думая, что это новый этап чудовищной экзекуции.

– Ну, чего раскис-то, вставай, – крякнул Степаныч, выключая воду и с удовлетворением оглядывая плоды своего труда. – Самогон будешь?..

Чёрт робко открыл свой недобитый глаз и недоверчиво переспросил:

– Самогон?..

– Самогон, самогон, – засмеялся дед. – Не молоко же! Или ты что же, ещё разок попариться надумал?.. Так это мы враз устроить можем… Воды не жалко…

– НЕ-Е-ЕТ! – заорал чёрт гнусавым голосом. – Буду самогон! И керосин буду! И всё, что угодно, только больше не парь меня, прошу! УМОЛЯЮ! Не могу я больше, веришь, Степаныч, миленький мой, не могу?.. Правда не могу!.. Еле жив я…

– Ничего, отойдёшь, – приободрил его дед, наполняя стаканы самогоном и срывая с ветки пару яблок. – На, не расплескай только, окаянный… Ишь, трясёт всего…

С самогоном чёрт управлялся мастерски. После третьего стакана он полностью пришёл в себя, раскраснелся до вишнёвого цвета и сделался говорлив.

– У меня дядя был, – вещал он¸ презрительно отвергая нехитрую стариковскую закуску, – так он на спиртзавод повадился лазить. Пять лет туда хаживал. До того пить выучился, что мог в чане по три часа преспокойно плавать, а потом домой самостоятельно добираться! Он-то меня пить и научил. Эх, хороший был чёрт, с душой… Совесть понимал…

– И что же, никто его на заводе ни разу не видел? – удивлялся Степаныч.

– Отчего же не видел, видели, – ухмыльнулся чёрт. – Много раз. Да только кто ж признается, что он чёрта на спиртзаводе приметил? Сразу ж уволят, а то и похуже!..

– А где ж он теперь?– уважительно поинтересовался Степаныч. – Всё там же?

– Три года как нет дядьки… – сокрушённо поник чёрт. – Под электричку попал… Прям под Рождество… Невезуха…

К вечеру, оба напились до такой степени, что сидели в обнимку. Степаныч в тридцатый раз исполнял «Варяг» и чёрт тоскливо подвывал ему в след, пуская слезу и вытирая её кончиком лоснящегося хвоста.

– Ты на меня не серчай, – сказал дед около полуночи. – Я за свои ульи горой! Сам понимаешь – мёд…

– Понимаю… – уверял сквозь напавшую икоту чёрт. – Мёд – продукт наиценнейший. На дороге не валяется. Но ты не переживай, Степаныч. Я тебе новых пчёл принесу. Ещё больше. Хочешь? За дальним лесом знатная пасека имеется, да только мне всё идти лень было. Но я схожу и украду для тебя. Хоть целый улей, хоть два. Сколько скажешь, столько и принесу. Целёхоньких, Степаныч! Ну, как, договорились? Будет у тебя десять ульев, заместо пяти, и вдвое мёда! Соглашайся, Степаныч…

От таких невероятных перспектив у Степаныча закрутило живот, однако, по зрелому размышлению, пользоваться ворованными пчёлами он наотрез отказался.

– Я флотский парень, – шумел он, категорически размахивая руками. – Понимаешь? Матрос!!! А матрос в грязь лицом не ударит, даже если где и найдёт!.. Не нужны мне твои пчёлы! Подавись ими, гад болотный! И вообще, кончай это занятие, по чужим ульям шастать! Это я вот малый отходчивый, а попадись ты кому другому, так он бы с тебя враз три шкуры спустил, причём – одномоментно…

– Тогда, я тебя научу самогон варить, – икнул чёрт.

– Меня? – сначала остолбенел, а затем демонически расхохотался Степаныч. – Самогон?! Да лучше моего самогона во всей округе не сыщешь! Слеза, а не самогон!

– Самогон у тебя, Степаныч, паршивый, – сказал расхрабрившийся от безудержных возлияний чёрт. – А слеза она, Степаныч, всё от грусти…

Степаныч вскочил, почернел и поднёс свой жёсткий кулак к самому носу крепко зажмурившегося чёрта.

– Так значит мой самогон паршивый, да? – с маниакальной нежностью прошипел он в ухо чёрта. – От грусти значит, так?..