Горячка

С той поры чёрт прочно обосновался у Степаныча. Чесотка, после устроенной ему бани, прошла без следа. Мышиная шерсть скоро вновь отросла и была гладкой и блестящей, а по вечерам даже отливала благородной синевой. Днём они поочерёдно кололи дрова, ухаживали за пчёлами, а вечерами самогонили до одури, так что под утро не стояли на ногах. Продукт, что они получали, был таким качественным, что в скором времени Степаныч выменял на него себе ещё пчёл, и теперь у него было ровно 13 ульев.

– Хорошее число, – говорил чёрт. – Крепкое. Основательное.

– Мало, – для виду возражал Степаныч. – Сурьёзу не хватает… Нужно сотню заиметь, а лучше две… Я, вообще, думаю весь дом в улей превратить… А что, пусть живут… Пчела – животное полезное, не то, что там птица или свинья какая-нибудь… Пчела она всё понимает… Тварь без дурости, людям не чета…

Прожили они так всю осень и зиму, душа в душу, но по весне, чёрт, вдруг, захандрил.

– Вот скажи мне, Степаныч, ты мне друг? – спрашивал он старика за кружкой свежего самогона.

– Друг, – уверенно отвечал Степаныч. – Самый что ни на есть друг…

– А товарищ ли я тебе, Степаныч?

– И товарищ, – легко соглашался дед. – Самый что ни на есть первостепенный ты мой товарищ, чёрт… Первее некуда…

– А брат ли я тебе, Степаныч? – не унимался чёрт, роняя слёзы в кружку. – Скажи мне?

– Брат, – размашисто кивал старик. – Самый что ни на есть первородный брат ты мне… Кровинка моя, черченячья…

– Тогда вот ответь мне, Степаныч, отчего ты своего друга, товарища и брата родного как скотину пустую, да безродную на цепи держишь, да ещё и в подпол на ночь запираешь? Разве ж с братьями так поступают, а?.. Скажи?..

Слёзы увлажняли хитрые глаза Степаныча, и он говорил:

– А это всё от того, друг мой, брат и товарищ чёрт, что есть у меня к тебе любовь, но нет у меня к тебе доверия… Сбежишь ведь, подлец… Как пить дать сбежишь… Сердцем чую… Самым что ни на есть сердцем…

– И сбегу, – начинал капризно подвывать чёрт. – Обязательно сбегу! Подкоп вырою и сбегу… И ещё улья твои прихвачу…

– Ты говори, говори, да не заговаривайся, – беспокойно елозил на табурете Степаныч. – Пчелу не трожь… Пчела – это святое… Кто пчелу обидит, того я из-под земли достану, а потом обратно положу, но в разборе…

– Всё равно сбегу, – гнусавил чёрт. – Не могу я в доме жить, Степаныч! Ну вот никак не могу!.. Обратно бы мне… На болота… По весне там жуть как хорошо…

– И чего ты со своими болотами заладил, – кручинился Степаныч. – Грязь кругом, да слякоть, да комары… Ни дороги, ни лужка… Даже пчёлы туда не летают… Живи дома… Тут тепло, сухо, самогон…

– Родина у меня там, понимаешь, Степаныч, Родина?! – всхлипывал чёрт. – Каждая кочка у меня там родная, каждая осинка, каждая коряга гнилая… Отпусти меня, Степаныч, отпусти, а то сбегу…

– Не могу, – мотал головой дед. – Родину я, конечно, понимаю, а вот отпустить тебя, ну никак не могу… Привык я к тебе… Приручился… И потом, опять же, с кем мне тогда самогон гнать прикажешь?.. Нет, брат, и не проси… Не могу…

Но однажды, в самом начале мая, под вечер, когда земля стала пахнуть совсем уже одуряюще, а роща за дорогой внезапно сделалась нежно-салатовой, сердце Степаныча дрогнуло точно лёд на реке и поплыло. Он изумлённо посмотрел на чёрта, жадно ловящего каждый тихий звук, что приносил с болот лёгкий ветерок и подумал: «А ведь и вправду отпустить бы надо поганца… Какой никакой, а животный… Родину, опять же, понимает… Негоже живую тварь на цепи держать, в особенности по такой-то вот весне… Негоже…»

Сел Степаныч рядом с чёртом, обнял его за плечи и говорит:

– Слушай, расхититель медовой собственности, вот, допустим, отпущу я тебя сейчас на все четыре стороны, и что ж ты делать будешь? Куда направишься?

– Прямиком на болота и направлюсь, – с робко надеждой ответил чёрт, уловив в голосе Степаныча нечто новое. – Своих навещу, в топи искупаюсь, к русалкам загляну… Они страсть как хороши по весне, просто сил никаких нет…

– Ну а потом, потом, что делать будешь? – настаивал Степаныч. – Как ты потом-то жить будешь, а?

– Как раньше жил, так и буду… – неуверенно пожал плечами чёрт. – Как иначе?..

– Это что же, – нахмурился Степаныч, – опять будешь мёд таскать, да людей по болотам пугать? В глаза смотри! Будешь?!

– Ну, я же болотный чёрт, Степаныч… Мы иначе не умеем…

– Ах вот как, – разозлился Степаныч. – Тогда слушай моё условие. Согласишься – можешь уходить, а нет, будешь до конца дней на цепи сидеть, и третьему не бывать!

Прошептал дед чёрту что-то на ухо, тот дёрнулся, задумался, почесал рогатую голову, посмотрел мутным взором на оживающий лес, да и согласился; и той же ночью покинул чёрт дом Степаныча, будто бы его там никогда и не было. Старик погоревал было, погоревал, но с новой пасекой было у него столько забот, что вскоре перестал кручиниться и зажил по-прежнему.