Читаем Горящий рукав (Проза жизни) полностью

Так что я с благодарностью шел — ожесточиться, как надо политику, я не умел. Тем более — добрейший Штемлер и тут мне помог. Вряд ли бы я без него на все это решился. С вождями он умеет разговаривать свысока. Добродушно, но свысока. Его даже в мэрию приглашали на работу, чтоб он роман «Чиновник» написал, как до этого «Поезд» и «Таксопарк».

Помню, как рассказывал он: приезжаю я проводником вагона в Баку. И иду к маме в форме железнодорожника. И вся улица хохочет: мать говорила, что он известный писатель, а он, оказывается, проводник!

Теперь он так же вот добродушно позвонил Саше Потехину:

— Попова избрали. Поздравьте его. Комитет по печати — и писатели — не враги ж!

И, проникшись его победительным добродушием, я так и шел: не враги ж! И поскольку в последний момент произошла «рокировочка» — Яковлев заменил чем-то проштрафившегося Потехина — Потехиной, я взял букет. Дама — причем, говорят, молодая и элегантная!

И приняла меня по звонку сразу же, в тот же день! Теперь, когда этот кабинет так же недостижим, как замок Снежной королевы, то даже не верится, что так славно было в начале.

Но Герцен, хоть он и разбудил ненароком Ленина, правильно писал: «Ничего в мире не может быть ограниченнее и бесчеловечнее, как оптовые осуждения целых сословий». Вот именно. Каждого человека сначала надо все-таки посмотреть, а потом уже к нему как-то относиться.

Тогдашняя хозяйка большого кабинета, председатель Комитета по печати Ирина Потехина, встретила меня свойски и задушевно... и у нее для меня оказался букет! Поздравили друг друга с назначением, и разговор сразу пошел хорошо. Высокая, спортивная, оживленная, она сразу располагала к себе, держалась просто, без малейшего высокомерия. И мы сразу попали в тон. Вообще я со всеми хорошо разговариваю, давят меня только хамство и надменность — и сам я на это не способен, и не могу терпеть!

А тогда сразу завязался деловой разговор. Что нужно и как помочь? Сочувствие виделось сразу же. И даже если это обычный стиль комсомольских секретарей — слава богу!

Дело, с которым я пришел, было непростым: я обещал коллегам оживить в городе литературную жизнь — и для начала хотел попробовать возродить литературную премию «Северная Пальмира», недавно угасшую. Потехина сразу откликнулась, сказала, что знает «Северную Пальмиру» и, конечно, в таком городе, как наш, нужна хотя бы одна литературная премия. Она позвала помощника, стриженного ежиком и в тяжелых очках. Тот сказал, что время подачи заявок прошло — правда, совсем недавно.

— Так вставьте же заявку писателей, не будьте формалистом! — весело сказала она, и «ежик» удалился.

Я вышел от нее радостный: Смольный взят! Весело начинается моя служба! Это было так же наивно, как купить билет в Эрмитаж, испытать там счастье и потом воскликнуть: Эрмитаж мой!

На самом деле — Смольный бесконечен, и чем дальше, тем он загадочней.

«Северная Пальмира» угасла после гибели Новоселова: никого как-то не тянуло уже ею заниматься. Но не может же быть, чтоб как раз на мне это премия закончилась? Какой-нибудь писака Топоров тут же начнет вещать, что это именно я высосал всю кровь из «Пальмиры», погубив ее.

После моего радостного визита в Смольный я сообщил Березовскому, что деньги дают. Он позвонил Потехиной, и это подтвердилось. Через неделю тот же Березовский сообщил мне, что в финансировании «Пальмиры» отказано. От него потребовали кучу бумажек и, придравшись к какой-то мелочи, отказали. Березовский хохотал как безумный.

Одна сотрудница Смольного, в прежнее время помогавшая писателям, с усмешкой объяснила мне, что это обычно и даже имеет у них специальное обозначение: «завести рака за камень». Красивый образ. Скорей протопчешь тропки в Антарктиде, чем в Смольном! Как-то там исчезает и растворяется все, что ты, казалось, уже держишь в руках!.. Такого я не встречал больше нигде. Да, неслучайные люди попадают на эту службу!

Я было кинулся к Потехиной — но и ее вдруг не оказалось. Наши уютные посиделки остались сладким воспоминанием. У прежней администрации и прежнего губернатора вдруг вскрылись многочисленные факты злоупотреблений — как же это раньше мы не знали о них? Почему-то прошедшее всегда оказывается у нас ужасным и только настоящее и будущее великолепны. В Смольном был уже новый губернатор и новая администрация. На смену прогнившему режиму пришел новый, прогрессивный — из тех людей, которые боролись с постылым губернатором Яковлевым уже давно. В глобальном плане это, конечно, справедливо и замечательно, но вот в узком... немножко жаль: только вроде что-то стало налаживаться в «коридорах власти», и вот — коридор снова загнулся лабиринтом! Но все трудное — на пользу. Второй раз можно зайти даже более толково!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза