Тем более до меня дошли злые сплетни, что я, оказывается, пытался украсть «Пальмиру» у тех, кто ее придумал. Таким считал себя некий С. Да — с ним лучше не связываться. Ничего! Придумаем новое! «Пальмира», как она была задумана, может быть, действительно исчерпала себя. Те, кто был достоин именно ее, все ее и получили, некоторые даже не один раз. Честно говоря, то была премия снобов — хотя я снобов уважаю и сам сноб. И им бы благополучно оставался, кабы черт не дернул меня полезть тогда на трибуну выборного собрания и пообещать новую жизнь всем писателям, многим из которых, при их талантах, в «Пальмиру» ну никак не попасть!.. Долго объяснять. Множество признаков, порой неуловимых, отделяют «принятых» от «не принятых». Лучше я разрушу старые рамки, огорчив моих друзей-снобов, перестав быть для них абсолютно своим, и сделаю что-то новое.
Я понимал, что рублю канат и отплываю от любимого, надежного берега. Но не этим ли занимался всю жизнь мой отец? «У него дно уже в ракушках!» — презрительно говорил он не раз о каком-то почтенном «хранителе устоев». Литература, как и наука, должна уметь отрицать — не только все мыслимое, но и самое себя. Иначе бы давно все закисло!
Я сидел в кабинете председателя Союза писателей Петербурга, в шикарном «Банке Вавельберга», скопированном архитектором со знаменитого палаццо Медичи (где нам принадлежали две комнатки в Российском авторском обществе), много и бурно общался с коллегами, говорил по телефону... С чего ж мы начнем пропаганду современной питерской литературы?
Премия друзей «Бродячей собаки»! Лучшее место в городе, и директор, очаровательный Володя Склярский, мой друг! И колорит и вес — сразу появятся... Но опять — колорит и вес гениального Серебряного века! А и так все, в сущности, сейчас меряется им... как было и в той же «Пальмире».
Что у нас пошире-то есть?
Гоголь! — вдруг понял я. Написал гениальное во всех жанрах! Его и будем ставить в пример! Во всех жанрах, не только в прежних, будем премии вручать! Номинация «Шинель» — за традиционную прозу, «Вий» — за лучшую фантастику, «Нос» — за лучшую сатиру, «Старосветские помещики» — за семейный роман, «Тарас Бульба» — за военный, приключенческий роман, «Портрет» — за документальную прозу, «Невский проспект» — за лучшую книгу о Петербурге! Сразу расширился горизонт! И те жанры, что раньше и не рассматривались высокими жюри, имеют шанс отличиться. Гоголь доказал, что плохих жанров нет, — подтвердим же это и мы! И заодно — пусть в нашем городе Гоголя вспомнят, а то стоит он на бульваре забытый, как сирота, нос кутает в воротник, и детишки спрашивают: «Папа! Это кто?» И будет в нашем городе литературный фестиваль у памятника Гоголю открываться! И без Серебряного века наш город не оставим — как же без него! Учредим премию Анны Ахматовой — это поразительно, что в нашем городе ее нет! Сколько гениев у нас было — и как бы не стало их! «Пушкин — наше все», и уймитесь? А Маршак — не питерец? А Заболоцкий? Все улетело! Но теперь — прилетит!
Набрал номер Смольного, куда насчет «Пальмиры» звонил:
— ...К сожалению, вам отказано...
— Да я уже о другом!
Оргкомитет литературного фестиваля я быстро и, наверное, несколько холерично собрал. А что ли, надо ждать, пока идея остынет? И мы пошли в Смольный. Мощный, энергичный, «убедительный» Фоняков. Раиса Владимировна Романова, в прежние времена бывшая оргсекретарем Союза писателей, а при предыдущей администрации служившая в Смольном и помогавшая нам. Дмитрий Федорович Федоров, директор книжной ярмарки в ДК имени Крупской, главного книжного рынка, где лучший выбор книг. И знание «книжного моря», и деловая хватка — чем не партнер? И разумеется, Комитет по печати хотели мы пригласить, точнее — работать под его руководством. Городской литературный праздник все-таки! За этим и явились! И хотя многократно нам эту встречу откладывали, а мы долго и тщательно готовились, новый председатель Комитета по печати, Алла Юрьевна Манилова, бывшая до того главным редактором прогрессивной газеты «Невское время», почему-то не смогла нас принять. Видно, более важные держали дела, чем организация городского литературного праздника, которого, кстати, в нашем литературном городе не было до того.
После некоторой путаницы с пропусками поднялись наверх. Встретила нас сотрудница комитета, энергичная Марина Николаевна Баранова, раньше я не знал ее, как и она, впрочем, меня. Видимо, из нового пополнения? Почему-то долго мы не могли нигде приткнуться — Марина Николаевна отворяла двери то в один, то в другой кабинет, и всюду нас встречали недоуменные взгляды людей, напряженно работающих за компьютерами, — нигде нас, похоже, не ждали. Наконец Марина Николаевна решительно нас провела в большую комнату, где на нас смотрели тоже неласково — однако мы прошли в угол и уселись за желтый круглый стол. По стилю — он стоял здесь со времен Кирова и, разумеется, был уже не тот, что прежде. Стоило одному из нас облокотиться на столешницу, как она сразу же упала ему на ноги.