Когда я, утирая пот, вошел в приемную губернатора, там ждал небольшой сюрприз. Когда меня спросили перед встречей, кому необходимо пойти со мной, я назвал Арьева и Никольского, редакторов «Звезды» и «Невы». Но тут, войдя в приемную, увидел целую толпу. Кроме Арьева и Никольского, были еще и писатели из другого Союза: председатель Петербургского отделения Союза писателей России Иван Сабило, его заместители Коняев и Орлов.
Раскол прежнего Союза на два произошел в девяностые. Я знал, что многие из наших в этой ситуации повернулись бы и ушли... а на следующий день в их газетке напечаталось бы что-нибудь вроде: «Не вынесли русского духа». И так до бесконечности? Нет уж. Я не уйду.
Наконец нас пригласили. Мы вошли в небольшую комнату с круглым столом. На нем стояли чашки, вазочки с конфетами и печеньем. Мы расселись — и тут же встали. Из боковой двери появилась Валентина Ивановна Матвиенко, а за ней — Алла Манилова и высокий, прямой вице-губернатор Тарасов, который, как мы слышали, отвечал за спорт и культуру.
Некоторое время мы просто посидели, поулыбались.
— Пейте чай! — сказала Валентина Ивановна.
Она была очень нарядная, в ярком костюме, загорелая, бодрая, благожелательная. Алла Юрьевна мерцала своими огромными загадочными очами. Тарасов листал какие-то бумажки, вид у него был добродушно-снисходительный. Потом Алла Юрьевна представила нас всех по очереди, и каждый привстал.
— Ну, с Борисом Николаевичем мы давно знакомы! — сказала Матвиенко Никольскому.
Итак, время вступительных церемоний вышло.
— Ну? — Валентина Ивановна посмотрела на меня, потом на Сабило. — Так когда же вы объединитесь?
Мы шли сюда каждый со своими делами и бумажками и к ответу на столь глобальный вопрос были не готовы. Было ясно одно: раз она демонстративно пригласила оба Союза вместе, а не каждый отдельно, понимать это надо так: «Я не буду разбираться, кто из вас лучший, а кто худший, губернатор и не имеет права на подобный “уклон”. А кто будет настаивать, что он лучший и единственный, — попадет в худшие». «Худшими» мы тут уже были, причем только что: при предыдущем губернаторе. Хватит.
Было ясно, что, наводя порядок в городском хозяйстве, она не хотела бы держать в голове две разные, да к тому же враждующие, организации, этакие бунтующие и непокорные племена. Лучше, если все будет централизовано и организовано и писательские вопросы можно будет решать разом, а не разбираться в спорах и склоках, в которых и истину-то не найдешь. Ясно, что глядеть, как мы в ее приемной таскаем друг друга за волосы, она не намерена.
Отвечать надо было быстро — время ограничено, а у нас были еще и свои животрепещущие вопросы: судьбы толстых журналов, у меня — литературный фестиваль.
Ее понять легко. А вот разобраться в наших делах значительно труднее. Позади — много лет вражды, разделение на белых и красных в годы перестройки, и это разделение почти до последних дней ценилось чуть ли не как главное наше завоевание в новейшей истории. К чему мы двигались — ведь не зря же мы жили и боролись? Чего-то мы ведь добились? А вот чего: мы отделились! Разделились на белых и красных, и каждый из нас может жить теперь своей жизнью, своей идеологией, не отравляясь идеологией чужой, как это было в общем Союзе писателей.
Отлично помню те бурные годы! Как стойко и весело мы прошли через ор и оскорбления на Шестом съезде писателей, куда мы пришли с новым председателем и новым правлением и все «исконные и посконные» накинулись на нас!
И теперь нас снова хотят «перемешать»? Думаю, что и наши противники тоже гордятся своим и не хотят уступать.
«Шел солдат с боя. Нес кружку гноя. Кто слово скажет — тот ее и выпьет!» Эта детская присказка сильно подходила сюда. Кто первый скажет «нет» — тот наиболее нагло не желает помогать губернатору в обустройстве городской жизни и навсегда останется в худших.
Но и кто первый скажет «да» — тот, снискав расположение губернатора, тут же подвергнется хуле своих коллег: «Продался! И ради чего?»
Конечно, с расколом мы приобрели особую, собственную гордость. Кто-то считает, что мы поднялись с колен. Но я что-то себя на коленях и не помню. По-моему, с гордостью и раньше у нас было неплохо. Ее невозможно потерять, если она есть, а если ее нет, то ее невозможно приобрести в результате какой-либо реформы. Мы и раньше писали, что хотели, — да к тому же еще и печатались. Не без проблем, конечно. Ну а сейчас — без проблем? Каждый из нас со своей гордостью остался на бобах — наши издательства закрылись, магазины не узнать. И отвечать надменное «нет» человеку, который пытается помочь, — не в моем характере. Чулаки уже провел «голодовку», честь ему и хвала.