Горящий рукав (Проза жизни)

И вот теперь я писал об этом на холодной террасе, борясь со смертельным соблазном все-таки бросить пару брикетов в печь, что придавало действию еще большую остроту. Писал о том плавании — но так, как хотелось мне. О ней? Писал! Но по-своему. Ее «золотые цепи» сбросил я довольно легко — фактически пачкой пельменей гонорар и закончился, дальше шел борщ по-флотски, но уже за счет корабля. Но и он кончился: паром вернулся на родину, и на берегу наши отношения охладели.

Но душа моя по-прежнему пела — плавание прервало мое умственное оцепенение, вызванное закрытием любимого издательства, и я писал повесть. Она называлась «Будни гарема». Там и моя «заказчица» была, в несколько вольной интерпретации. Но не она только, черт побери! Это был Гарем Муз. Кроме самой последней музы — Музы коммерческой, представшей передо мной в виде той роскошной блондинки, умыкнувшей меня на паром, в повести была еще Муза заграничная (в те годы цена писателя определялась его успехом за рубежом) и — просто Муза — не по корысти, а по душе. Как ни странно, они не ссорились между собою, а сплетались в довольно дружный гарем.

Повесть мчалась, как конь. Вовсе нет ничего плохого — понял я — в наступлении новой эпохи, когда от книг уже нужно не только глубокое содержание, но и азарт, скорость, напор, интрига! Ради бога! Секс, аморальность? Нашли чем пугать! И это нам не чуждо, и это послужит нам. Как моя бабушка говорила: «Доброму вору все впору!» В упоении, в азарте я бегал по даче и несколько раз, потеряв голову, чуть было не затапливал печь брикетами.

К осени, допечатав повесть, я помчался в город. Вот так вот! Испугали сексом, интригой! Нашли кого пугать — и главное, чем! Нас советская власть не испугала — а все вот это уж точно мы победим! Хотите занимательности, преодоления всех прежних запретов? Получите! И если верить тому, что теперь, в свободной конкуренции, победит самое завлекательное — значит, я богат!

Но я-то думал, что будет честная конкуренция, буйство роскоши — это я как раз люблю! Как все мы в ту пору, я непомерно идеализировал подступающий капитализм.

Ни фига! Никакой роскоши! Только самое банальное, хилое — и по самой дорогой цене. Вот главный бизнес-план! Гляжу на Невском на витрины самых дорогих бутиков, занявших место парикмахерских, булочных и даже общественных туалетов, и слезы лью. За это мы сражались на баррикадах? Обещанная роскошь где? Над ценниками с шестью нулями висит абсолютнейшая рванина! Последний «бренд» этого сезона — какая-нибудь блеклая майка с меховым воротником, причем мех искусственный, ясное дело! Бедные богатые! Дрянь производят, толкая задорого (иначе быстро не обогатишься), — но ведь такую же дрянь вынуждены и потреблять. Где же роскошь нынче взять? Роскошь делать невыгодно. Пришел к другу-миллионеру домой. Вокзал! Вокзал ему сделали из некогда уютной квартиры! Уж не спрашиваю, что заплатил! Главное — что и книги он теперь такие же издает, чтобы вложить копейку — получить рубль. Но потом на этот рубль что-то копеечное покупает себе: где ж сейчас другое-то взять? Бери, что дают! Бренд, не к ночи будь помянут!

Но тогда, приехав с новой рукописью в город, я не знал еще нашего будущего, только догадывался. В городе восторг мой пошел на убыль. Наше издательство, я говорил, захирело. Постоял, погрустил, как перед склепом. Раньше сто тысяч книг моих продавали, теперь почему-то три тысячи не могут продать. Читателей, что ли, подменили? Как позже выяснилось — именно в этом и состоял план. Только вот чей?

Я вспомнил, что два члена Союза писателей, раньше весьма солидные, респектабельные, вдруг, как-то «укачавшись свободой», открыли весьма фривольное крохотное издательство, с названием из трех слов, первые буквы которых складывались в те самые «три буквы»! Неужто теперь можно так? Слегка поежился. Хорошо, конечно, что мы добились свободы, но куда ж это нас повело?