Горят огни

— Пап, мне скучно, — хнычу я. Мне уже надоело смотреть на одинаковые облака, проплывающие под нашим самолетом, а больше заняться нечем. Мама давно спит, да и папа уже клюет носом, но всё-таки меня слышит.

— Я бы дал тебе книжку, но у нас с собой только «Гарри Поттер», — объясняет он, а я радостно хлопаю в ладоши: «Гарри Поттера» я знаю и очень люблю. — Это четвертая часть, а ты еще не до конца прочла вторую, — строго предупреждает отец.

— Ничего, пап, я пойму, — заверяю я и получаю наконец в руки заветную книгу.

Папа оказывается прав, и я не понимаю ровным счетом ничего: всё-таки нужно читать книги по порядку. Но признаваться в своей неправоте жуть как не хочется, к тому же, папу теперь не разбудить — так крепко он уснул. Покопавшись в маминой сумке, я нахожу простой карандаш и немного грущу из-за того, что взрослые слишком правильные и скучные: будь моя воля выбирать карандаш для записей, я бы носила с собой красный или фиолетовый.

Хищно улыбаясь, я открываю книгу с конца, где пустые страницы, попутно радуясь, что мама оставила их нетронутыми: она почему-то черкала прямо в тексте, совершенно по-варварски, но мне сейчас это принесло только пользу. Высунув от сосредоточенности язык, я старательно вывожу на чистом листе очертания льва.

* * *

Я всё еще ошарашенно моргаю часто-часто, но теперь хотя бы знаю, где нужно искать. Сколько бы лет мама ни прожила в Лондоне, она всё равно оставалась русской, а привычки, доставшиеся от коллективного сознания нескольких поколений, не так-то просто уходят, тем более, что маму всё устраивало.

Было удивительно, что карандаш еще не размазался и не стерся, как это часто бывает со временем на тонкой бумаге: достаточно потереть пальцем, и написанного будет уже не разобрать. Слова, которые я отыскивала в тексте, были подчеркнуты, обведены или и вовсе взяты в скобки; значения шифра — а это был однозначно он — я не понимала, поэтому выписывала на чистый лист, добытый в той же кладовке, всё подряд.

Нашлись и точки с тире, в которых Костя опознал азбуку Морзе.

— Если бы я еще знал, как оно расшифровывается, — не скрывая досады, отметил он.

— А я знаю, — рядом тут же нарисовался Димас. — Дайте мне немного времени, и всё будет готово.

Если и существовали в мире те редкие вещи, которых Дима не знал, то мне с моими интеллектуальными способностями они и подавно не светили. Впрочем, и у меня можно было отыскать какие-нибудь полезные таланты, просто в данной ситуации они были бессильны: мы уже перекопали всю квартиру, которая была больше похожа на временное пристанище, чем на полноценное жилье, и кроме маминой книжки не нашли никаких зацепок.

— Давай погуляем? — предложила Таля ни с того ни с сего. Только что мы выяснили, что мамины шифры несут в себе только сплошную околесицу; слова были даже никак не связаны между собой: ни грамматически, ни по смыслу.

— Если честно, я думала, ты позовешь Димаса, — я перевела взгляд на парней. Ник развалился на диване и заснул наконец, а Костя и Дима тихо переговаривались о чем-то, так, что слов было не разобрать.

Таля рассеянно улыбнулась, витая где-то далеко отсюда.

— Дима? Нет, это не для него, — она опустила взгляд. — Это только мое, понимаешь? И понять можешь, наверное, только ты, — сестра посмотрела мне в глаза, и я снова поразилась тому, какие же они у нас одинаковые. — Пойдем, расскажу, — и потащила меня к вешалке — одеваться.

Мы долго гуляем пешком; от Площади Восстания доходим до Гостиного двора и Адмиралтейской. Таля на удивление хорошо помнит все названия и дороги, хотя последний раз она ходила по ним больше десяти лет назад и была тогда совсем ребенком.