Продолжать не решаюсь, да и это совсем не нужно: мы с Талей понимаем друг друга с полуслова.
— Может, и правда к лучшему, — на выдохе признает сестра. — Хотя бы есть, кому позаботиться о Женьке: я заберу его, как только уладим все вопросы, а то даже неловко: бабушке из-за этого пришлось отказаться от учеников.
Я скептически выгибаю бровь.
— Бабушка продолжала работать, потому что ей было одиноко. Ужасно, наверное, жить одной в пустом доме, — снова кошусь в сторону воздвигающихся теплиц. — С Женькой ей скучать не приходится, — перевожу взгляд на младшего братика, который увлеченно копается в песочнице.
— Научить бы его полоть землянику, — вздыхает Таля, удрученно глядя на еще не обработанные ряды кустиков.
— Не топчет — и ладно, — улыбаюсь, глядя на мелкого, — я помогу.
— А георгины?
— Ну их, — обреченно махаю рукой, — никуда не денутся.
Мне и самой, вообще-то, должны были помогать, поэтому клумбы — не только моя ответственность. Яна Яхонтова, забросив высадку цветов на самом начальном этапе, убежала «всего на минутку», и с тех пор я видела ее только издалека, когда она, хохоча над очередной шуткой Ника, проходила с ним по цветущему саду в поле моего зрения.
Поначалу мне казалось, что Яна не поехала с родными на дачу, чтобы немного передохнуть от ухода за Дементием Кирилловичем, но их отношения с Ником развивались так стремительно, что сомнений не было: Яна осталась ради него.
— Зато хотя бы шарахаться друг от друга перестали, — подмечает Таля, проследив за моим взглядом.
— И Ник наконец-то начал улыбаться, — добавляю я, — и перестал бросаться на людей. Только Костя теперь в одиночку сражается с картошкой, — злобно шмыгаю носом, — а он и так заикаться начинает, когда слышит про огород.
Намекнуть бы бабушке на перерыв, потому с утра до ночи упахиваться на грядках способна только она. Мы бы с радостью наняли сюда бригаду специалистов по огороду и целый отряд садовников, и не пришлось бы корячиться самим, но для бабули огород был чем-то вроде отдушины, и она пыталась привить это и нам — надо сказать, безуспешно, потому что никто из нас заниматься этим не любил. Но помощь бабушке была неизменно святым делом, а огород — семейной повинностью, поэтому пришлось отдуваться.
Нас бы точно замучила совесть, если бы мы приехали только на ужин. Костю без конца смешило, что сначала мы сами предлагаем помощь, а потом сами же ищем способы схалявить и отделаться от копания в земле, но было в этом занятии что-то бесконечно душевное, и иначе как будто нельзя.
— Пошли заварим чай, — сама предлагает Таля, стягивая перчатки. — А то еще немного, и запах чесночного раствора не выведется до самой старости.
С недовольным видом сестра похожа на нахохлившегося голубя, и меня невольно пробирает на смех.
— Скажи спасибо парням, а то сейчас копались бы в картошке и возводили бы парники, — Костя и Дима самоотверженно взяли на себя всю самую тяжелую работу, и то, что досталось нам с сестрой, в сравнении с этим казалось сущей мелочью.
В ответ на это, тихо взвыв, Таля поднимается в дом, но на кухне уже вовсю хохочет, наблюдая из окна за Ником и Яной: бабушка заметила, что они отлынивают. Решив не отвлекать, я сама ставлю чайник на плиту — как давно я это делала последний раз? — и достаю из шкафчика два больших заварника и коробку с чаем.
После нападения на офис наши медики всерьез думали над тем, чтобы вернуть мне курс успокоительных, но я сразу отказалась: чувствовала, что в таком состоянии снова не смогу соблюдать дозировку и сорвусь, постоянно увеличивая количество выпитых за день таблеток. Гробить легкие, выкуривая больше пачки в день, было понятнее и привычнее, но доставать сигареты при бабушке не хотелось, а Костя был слишком занят, чтобы меня прикрыть, но за этот месяц я уже научилась определять приступы апатии, когда они были еще на подходе.
Чтобы быстрее справиться с очередным, я бесцельно брожу по дому и думаю, куда же меня завел выбранный путь. Елисеев мертв, мы контролируем почти весь город: этого не смог добиться не то что дядя, а даже дедушка. Пусть и не так, как планировали, но мы все же сделали то, что никому до нас не удавалось.
А кольцо, найденное в офисе, оказалось очередной подделкой.
Дементий Кириллович, изучив его, поздравил нас с тем, что все дедушкины тайники мы нашли, и остался только подлинный перстень. Я совсем запуталась: осенью он говорил про семь колец всего или семь копий? Старый мастер не признавался, а может, и сам не помнил уже, только лукаво щурился на меня и твердил, что он ничем больше не может помочь, а главная ценность всегда была со мной. Я не очень поняла, почему именно со мной, ведь семья — это про нас всех, но не спорила. Подлинное кольцо мы все равно не нашли, да и стоило ли его искать, если мы справились с Елисеевым и сами? Его сгубила как раз маниакальная одержимость перстнем и сокровищем, которое он открывает, а нам оно было вроде как ни к чему: не бедствовали.