Горькая трава полынь. Книга первая

Амирэль внезапно поняла, что одежды на ней практически не осталось, а лихорадочно срывающий ее остатки Элладриил пылко целует каждый дюйм ее стремительно оголяющегося тела.

Брюки сползли на щиколотки, а потом улетели куда-то в замершую в выжидающем предвкушении темноту. На колени Амирэль опустились горячие ладони мужчины, ласково заскользили по обнаженным бедрам, заставив мышцы напрячься от такого интимного прикосновения.

— Амин мэ ла лэ… — там, где только что были руки Элла, теперь его губы оставляли на теле теплый след, лишая Амирэль последних крох рассудка, соскальзывающего в темную пропасть. Ами не могла не понимать, чем все закончится… Черта, у которой можно было остановиться, чтобы предотвратить падение, была пройдена. А там, в горниле испепеляющей страсти, время и земные законы теряют свою власть над теми, кто шагнул в эту бездну по доброй воле. Нет пути назад…

Неизбежность… Двое, ставшие в кромешной темноте одной тенью. Музыка поцелуев. Обжигающий танец пальцев на обнаженной коже. Не нужны слова, чтобы узнать то, что хотят сказать друг другу тела — горячие, молодые, неистовые… Не нужны глаза, чтобы видеть друг друга сердцами.

Смежив веки, Амирэль обняла своего эльфа, падая с ним в мягкую темноту, как в пропасть. Губы Элла нежно припали к яремной ямке у основания ее шеи, посылая сладкие судороги по всему ее телу. Горячий язык мужчины проложил влажную дорожку от ключицы до груди, любовно обрисовал сосок, и Ами застонала и выгнулась навстречу бесстыжей ласке, теряясь в вихре ощущений — будоражащих, восхитительных, жаркой волной поднимающихся от ступней к невесомо кружащейся голове.

Пульс бился где-то внизу живота, скручивая внутренности в тугой жгучий узел. Мысли путались. Исчезали и одиноко появлялись снова, чтобы утонуть в нарастающем шквале поцелуев эльфа: ласкающих, дразнящих, снова ласкающих и опять дразнящих, дарящих неземное блаженство, ощущение падения и полета…

Ами перестала понимать, что происходит — выпала из реальности. Опутанная хмельным дурманом, с улыбкой на губах позволяла мужчине делать то, что он хотел: упоительно целовать ее грудь, сладко ноющую от каждого его прикосновения; сокровенно ласкать ее пальцами между ног, заставляя хрипеть и извиваться от необъяснимого томления, теплой влагой оседающего на бедрах.

И разве можно было сопротивляться и спорить с голодной одержимостью его рук, превращающих тело Амирэль в послушный инструмент? Разве можно было просить эльфа остановиться, когда, нависнув над ней, он с глухим стоном вошел в нее одним мощным уверенным толчком? Разве можно было жаловаться и плакать, когда наслаждение сменилось рвущей болью, отдающей резью во всех позвонках? Ами лишь до крови закусила губу и еще крепче вцепилась ладонями в широкие плечи Элладриила, изо всех сил прижимая к себе мужчину — такого жаркого, сильного, родного, единственного…

Потому что страшнее всего для нее в этот миг было остаться одной, лишиться тепла его рук, перестать чувствовать его внутри себя, на себе, не быть с ним одним дыханием, пульсом и биением сердца.

— Я люблю тебя, жизнь моя… — прерывисто выдохнул Элл в висок Амирэль. — Амин мэ ла лэ, нин Эатари.

Движения мужчины стали мягкими, толчки — скользящими и глубокими, а поцелуи — бесконечно нежными, и на смену отступившей боли вернулась жаркая нега и зыбкая иллюзия счастья — пронзительного, опьяняющего, с горечью и солью льющихся по щекам слез.

Не ей предназначались нежные слова и поцелуи, не ей мужчина дарил свои трепетные ласки, не по ней до сумасшедшей пульсации билось его сердце, но… здесь и сейчас она воровала этот безумно-короткий миг у судьбы, разделяя его с мужчиной, за которым ни секунды не раздумывая с закрытыми глазами шагнула за грань. Здесь и сейчас только ему она отдавала свое тело и душу, ничего не прося взамен.

Просто хотела спасти…

Просто желала счастья…

Просто любила…

Воздух лился в легкие вязкой патокой, а кожа пылала от поцелуев, ошеломляющей близости и тяжести придавившего Ами к постели мужчины. Она так и не посмела сбросить с себя эльфа, когда тело его на пике возбуждения мощно содрогнулось, а потом вдруг бессильно обмякло и рухнуло на нее всем своим весом.

Обвив его руками и ногами, Амирэль, усыпляя мужчину, прижималась щекой к его лицу, бездумно глядя в пустое пространство комнаты сквозь стоящие в глазах слезы.

— Спи, мой любимый… — шептала она, нежно гладя ладонями светлую голову Элла. — Я буду беречь твой сон… Моя мечта, мой луч света, мое солнце и моя луна, моя душа…

Жалела ли она о чем-либо в этот миг? Нет. Лишь о том, что не может остановить время и остаться в этой обнимающей ее темноте навечно.

Привыкшая считать, что жизнь вращается вокруг чего-то великого, Ами понимала, что сейчас это великое застало ее врасплох, больно обожгло и ускользало из-под ее пальцев рассыпающимся пеплом. Ничего не осталось — лишь память об украденном счастье.

Коротком.

Ярком.

Незабываемом…