Город на Стиксе

Он вопросительно посмотрел на Жанну и Громова, но тот уже исчез, и Фрониус ничего не оставалось, как вы­полнить его инструкцию. Представляться ей не потребо­валось, бейджик сообщил нужную информацию.

Вот, — рассмеялась она почти искренне, — велят за­давать вам вопросы.

Кто?

Наш вице-губернатор в ипостаси своего пресс- секретаря.

А вам не хочется?

Не то чтобы не хочется, а я не вижу смысла. Вчера я много разговаривала с вашими помощницами («Наглые хищные девки!») и все, что было нужно, узнала. У вас тол­ковый пресс-релиз, и мне. мне жалко ваше время. К то­му же на банкете интервью непродуктивно, вы согласны?

После истории с Эдиком она дала себе слово не иметь дела с блестящими мужчинами. С личностно состоятель­ными — да, но только не с блестящими. И, как водится, жизнь ей предлагала обратное. И сейчас одна часть Жан­ны Фроловой била тревогу, приказывая ей спасаться бег­ством, а другая — тянулась к общению. В какой-то момент они даже повздорили, но победила вторая.

Хорошо, — улыбнулся Проскурин короткой улыб­кой. — Тогда я вам стану задавать вопросы, окей? Вы пер­вый раз на выставке?

Да, первый, — пытаясь быть раскованной, ответила Жанна.

И как?

Ужасно. Гипервпечатления. Освоила лишь малень­кий кусочек.

Он кивнул и опять улыбнулся:

Я здесь два месяца, но всего не видел тоже. А жаль — есть просто чудо павильоны: китайская беседка, например.

Нет, не дошла. Да и Ганновер для меня — фантом. Я первый раз в Германии.

Ну, это поправимо. Если хотите, то где-то через час, когда я здесь не буду нужен, я мог бы что-то показать.

Хочу, конечно, — удивилась Жанна, пытаясь сооб­разить, какое именно свидание ей предлагают — деловое или все же не очень, но пока соображала, Проскурин изви­нился и отошел к китайцам. Затем еще к какой-то группе, и еще. Жанну окружили японцы, и она с радостью вспом­нила свой университетский английский. Говорить с ними было, конечно же, не о чем, но в японском мега-павильоне была представлена вся электроника будущего — из уваже­ния к электронике пришлось говорить.

Потом она очутилась еще в какой-то компании, где вдо­воль наслушалась комплиментов, общалась с американ­цами и бельгийцами и все время краем глаза наблюдала Проскурина, который был здесь, кажется, знаком со всеми и, в отличие от Жанны, совершенно не напрягался. В кон­це концов, расслабилась и она, разрешив себе не думать ни о чем и просто радоваться жизни хотя бы в этот вечер.

«Просто радоваться» оказалось непросто — среди круп­ных промышленников, политиков и банкиров на этом ба­лу жизни экономический обозреватель областной газеты, пребывающая в критическом возрасте, безуспешно пыта­лась отделаться от образа Золушки, которая твердо знает, что карета превратится в тыкву, а кучер — в крысу. Это ноющее чувство она испытывала всегда на подобных ме­роприятиях и сердилась на себя, что испытывала. Хоть де­сять шлейфов и корона с бриллиантами, но если ощущать себя обслугой, ничего не выйдет. Вот ведь работает в газете восемь лет, а так и не обзавелась защитным панцирем.

Идемте? — отыскал ее Проскурин.

А как они без вас? — засомневалась Жанна.

«Они» ее сейчас заботили меньше всего, но поспеш­ность, с которой она согласилась на предложение едва знакомого человека покинуть банкет, вдруг бросилась ей в глаза и подпортила радость.

А через час здесь все свернется, не переживайте. Немцы — ранние пташки, практически везде рабочий день стартует в семь ноль-ноль, так что за полночь здесь не гуляют.

Это что, вставать в шесть утра? Никогда бы не смог­ла жить в Германии!

Привыкаешь. Я тоже сова.

Часы показывали всего лишь восемь, и Жанна пораз­илась тому, как резко опустели дорожки ЭКСПО и за­хлопнулись все павильоны. Пока они усаживались в ярко- красный «Фольксваген» и медленно выбирались на шоссе, наступили сумерки.

Не самое лучшее для экскурсии время, — рассмеялся Проскурин. — Но вечерний город даже интереснее.

Это было отчасти правдой. Ганновер, который не слишком блистал архитектурой, немного выигрышнее смотрелся в темноте, задрапированный подсветкой и те­нями. Но Проскурин в этих тенях и подсветке был уже совершенно Киану Ривз, и Жанне приходилось прилагать серьезные усилия, чтобы смотреть в другую сторону и за­давать уместные вопросы.

Крошечное пустое кафе, куда они завернули, показа­лось ей настолько ремарковским, что все деловые замеча­ния вдруг стали неуместны, и она сказала:

Мне кажется, вы здесь скучаете.

Не люблю представительских дел и длительных ко­мандировок, когда ты надолго превращаешься в функцию.

Но радуюсь тому, что в свое время не уехал из страны, хотя планировал.

В Европу?

Да, в Европу. Нам все-таки здесь сложно. И чем доль­ше, тем больше нуждаешься в оставленном контексте.

Мне кажется, я бы не нуждалась.

Попробуйте — и убедитесь.

Я бы ездила, ездила, ездила.

А я еще в детстве наездился. Отец был диплома­том — мы долго жили в Дании, в Австралии. Ну, мама-то, понятно, не работала, и мы частенько колесили по стране.