Ух ты, как здорово!
В Жанкиных глазах вспыхнули огоньки и тотчас погасли: два мира — два детства. Ей опять указали на карету- тыкву, и она зачем-то потрогала платье, словно убеждаясь в его реальности.
Заметив ее настроение, Проскурин сменил тему и спросил про газету.
Газета как газета, — улыбнулась Жанна своей фирменной улыбкой, твердо решив быть загадочной, как сфинкс, и не вываливать на собеседника тонны информации, что, по ее наблюдениям, являлось главной чертой провинциалов. — Большая, ежедневная и ненасытная.
А это значит, нужно ездить?
По-разному. Зато есть ощущение жизни, движения. А может быть, иллюзия движения.
Иллюзии — самое ценное. Если их нет, то конец.
Он отвернулся к окну, выходящему на небольшую круглую площадь, и на несколько мгновений совершенно отключился от разговора, вглядываясь во что-то свое: исчезли и любезность, и улыбка, и Жанна даже испугалась этого ухода.
Отчего вы не пьете вина? Это я за рулем, а вы — пейте, — вернулся он так же внезапно и вдруг оживился, начал что-то рассказывать.
Какие-то выставочные байки, истории и анекдоты, подслушанные диалоги и картинки из немецкой действительности втянули ее на орбиту чужой, инопланетной жизни и заставили забыть о своей. «Точно солдат в увольнении», — подумала она о Проскурине и о себе, и это было почти правдой. Он общался с ней так, как мог бы общаться со старым московским приятелем-однокашником, и она не знала, радоваться этому или нет. Он даже не смотрел в ее лицо подолгу, не говоря уже о других признаках явной мужской заинтересованности. Да и какая разница? И так понятно, что не свободен.
.Да, кстати, немцы жутко заинтересовались вашей спелеокамерой — она уже сейчас хит выставки. Приедем к вам зимой за целой партией — покажете мне город?
Уж лучше загород. А если вы катаетесь на горных лыжах.
А вы?
Я — нет.
Я тоже по-любительски, чуть-чуть.
Договорились, покатаю.
Спасибо. Что ж, начнем интервью?
И пока Жанна (на которую эти слова оказали примерно такое же действие, как ведро ледяной воды) лихорадочно перестраивалась на деловой лад, Проскурин начал объяснять концепцию выставки, попутно делая рисунки на салфетке и вдаваясь во всевозможные детали.
В кафе зашла девушка и, заказывая какие-то пустяки, с такой грустью и завистью посмотрела в их сторону, что Жанне захотелось встать и сказать: «Это не то, что вы подумали». Сто тысяч раз она сама оказывалась этой случайной девушкой, лицезреющей эффектную пару как символ чужого личного счастья, в то время как ее счастье опять откладывалось на неопределенное время. Обычно этой картинки хватало, чтобы испортить вечер, а то и весь следующий день, и вот сейчас выяснялось, что как минимум
половина этих пар точно были «фальшивыми», — вот как
они сейчас, — и, следовательно, страдания — напрасными.
***
.Это все? — дружно спросили мы с Томиной, выслушав рассказ и недоверчиво переглянувшись.
Отчет происходил в редакционном буфете, который мы в последнее время посещали редко, обнаружив у себя отсутствие иммунитета к диковинным сладостям, регулярно заказываемым буфетчицей Антониной. Месяц назад простодушная стокилограммовая Антонина подсадила нас на шоколадные шарики с молочно-ромовой начинкой такого вкуса, что регулярно спускаемые на это дело гонорары уже начали воплощаться в сантиметры наших и без того не безупречных талий. Больше всех убивалась Галка, уверенно приближающаяся к страшному сорок восьмому размеру, да и Жанна никак не могла вернуться в утраченный сорок четвертый. Шариками мы заедали все — от редакторской взбучки и любовных трагедий до вялости общего сюжета нашей журналистской действительности.
А тут и истории-то не вышло! — возмущалась Жанетта. — «See you later. И спасибо за вечер».
Он что, совсем не приставал? — расстроилась Галина.
Совсем.
Что, ни разу?
Жанка положила в рот сразу два шарика и медленно кивнула.
А что вы делали?
Беседовали.
О чем?
«О сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне».
О родне — это хорошо, — потянулась я за третьим шариком. — Ты внушила доверие.
Тогда тем более странно, что не приставал. Стоп! Может, он голубой?
Не-а. — вздохнула Жанетта. — Их, голубых, я вижу за версту.
Ну, может, импотент?
Да не похоже вроде.
Была волна мужского интереса?
Не знаю. Может, и была. Нет, Галь, я не могу понять, я что, уже вышла из того возраста, когда женщине предлагают секс в первый вечер? Конечно, я бы отказалась. Но не предложить.
Мне кажется, что ты здесь ни при чем.
Мне тоже, — поддержала я Галину. — Может, у него зуб болел или просто хотелось спать? Сама сказала, в шесть утра встает.
Ну, а потом, потом-то что, на следующий день?
Потом был самолет, и Громов с Тущенко, от которых я почувствовала та-акую волну мужского интереса, что с горя напилась мартини и проспала до самой посадки.
1