Город на Стиксе

Молчали все. Только глухо, ровно, монотонно — и, вид­но, не в первый раз все это повторялось — звучал голос педагога-репетитора Оксаны Думченко, прерываемый всхлипами и слезами:

.Я должна была забрать документы. Договорились, что зайду назавтра утром. А потом он звонит и говорит: лучше нынче вечером, накануне, что так ему удобнее. Сказала, что приеду в десять, а сама приехала в одиннад­цать — он ведь поздно ложится. Стою, звоню, никто не открывает. И телефон не отвечает. Я дверь толкнула, а она не заперта. Вошла — тихо. Я в гостиную, на кухню, зову: «Георгий Александрович!» Потом в спальню. Открыла дверь, а он. он. там весь голый. на кровати. кровь . и голова вот так назад. Ой, мамочки мои, да что же это! А если бы я пришла на час раньше, как обещала! Там же убийца был!

Ну, без подробностей, Оксана Павловна, здесь прес­са, — одернула ее железобетонная Маринович, дала что-то выпить. — Прошу вас, Лиза, не цитируйте все это. Оксана Павловна упала в обморок, оказывали помощь, и что там она видела, никто не знает. Идемте, вам нужен портрет для газеты.

***

Уничтоженная смертью Крутилова, я сидела, пытаясь писать.

Непрерывно звонил телефон со стандартным вопро­сом, на который я давала стандартный ответ, не в состоя­нии поверить до конца в случившееся.

Господи, почему, почему он? Здесь и так никого не оста­лось!

На столе были разложены его снимки, которые мы так любили публиковать по причине фактурности и колорит­ности модели. По причине ее избранности. Даже не по­становочный, сделанный обычной «мыльницей» снимок выдавал портрет Крутилова за произведение искусства: редкой красоты форма черепа, элегантный точеный про­филь, царственное чело. Именно царственное и именно чело, вызывающее у окружающей черни одновременно восхищение и раздражение.

Как его только не обласкала критика — римский па­триций, высокий древний дух, правитель, император. Из трех трупп создать на ровном месте, без денег и свя­зей, собственную империю, частный театр, выдавать по пять-шесть премьер в год, отвечать за такое количе­ство людей — здесь нужно было быть художником, про­дюсером, мыслителем, провидцем. Человек абсолютно невербальный, он мыслил развернутыми хореографиче­скими текстами, спектаклями, на которые валила публи­ка. Театр триумфально ездил на фестивали и конкурсы, то есть Крутилов существовал в контексте, и этот контекст contemporary dance без него был бы точно неполным.

Его танцы были виртуозно сложны и одновременно изящны, и как же он сердился, когда артисты не могли их повторить со второго и третьего раза! Поиск нового язы­ка танца для выражения мучивших идей стал смыслом его пребывания в этом мире и в этом Городе, который. Который, заполучив его однажды, ни за что не хотел от­пускать.

Проявление невероятного — вот что такое был Георгий Крутилов. Кто хоть раз видел на сцене его безупречно вы­лепленную только для танца фигуру, знает об этом.

Как сложно-то писать об очевидном.

Я пыталась выжать из себя что-то возвышенно-адек­ватное, но вместо этого в голове билось одно простенькое и безнадежное: «Все закончилось. Все закончилось. Все.»

Что именно закончилось, объяснить до конца я себе не мог­ла, но то, что гибель сорокадвухлетнего балетмейстера с евро­пейским именем на пике славы и признания есть начало чего- то катастрофического и переломного, мне было очевидно.

Промучившись за компьютером до пяти и ничего не «родив», я засобиралась в театр. Закрытие сезона театр Крутилова решил не отменять. Последние года четыре сам хореограф редко выходил на сцену (ей, видите ли, нуж­ны молодые лица), но неизменно стоял в правой кулисе, появляясь лишь на поклонах и вызывая шквал восторга. Теперь здесь будет зиять пустота. И не только здесь. И не только. Я ехала по Городу и со всех афишных тумб лови­ла его взгляд — то иронично-печальный, то отстраненно- язвительный, но неизменно сочувствующий: он уходил, он не мог ничего для нас сделать.

Но до зрительного зала я не дошла.

... — Елизавета Федоровна? А я вас жду — решил пере­хватить в театре.

Товарного вида мужчина с дежурной улыбкой и неза- поминающейся внешностью вывел меня из людского по­тока в дверях и бережно-настойчиво взял за локоть:

Следователь по особым делам капитан Ларио­нов, — проговорил он негромко и предложил пройти в ад­министраторскую. — Не бойтесь, это ненадолго.

Я не боюсь. Только зачем я вам?

Капитан улыбнулся еще шире:

Так. Вам нужны мои подробности по поводу Крути- лова? И мне нужны, но только ваши. Я не представился: Алексей Иванович.

Предложив мне стул возле окна, Ларионов открыл свой портфель и достал оттуда тонкую папку. Пока он в ней что-то перебирал и разглядывал, мой взгляд неве­сты со стажем сканировал нужную информацию: здоров, хорош собой, женат, успешен, прост в общении, в театре был последний раз в десятом классе, читает только детек­тивы. Как говорит Галина, «не жених», и, значит, я не на­прягаюсь.