Город Великого Страха

Сначала она заглянула в кулинарию, где продавцы были ей знакомы еще по тем временам, когда она сама здесь жила, а потом пошла к Хатчу в его маленькую темную квартирку, которая вся сияла чистотой и где висела фотография Уинстона Черчилля с автографом и стоял диван, принадлежавший мадам Помпадур. Сняв ботинки, Хатч сидел между двумя столиками для игры в бридж, на каждом из которых была пишущая машинка и гора бумаги. Его излюбленный метод состоял в том, чтобы писать две книги сразу, так, чтобы когда работа над первой заходила в тупик, можно было переключиться на вторую, а потом, когда случалась заминка со второй, опять на первую.

— Я этого действительно очень хочу, — говорила Розмари, сидя на диване мадам Помпадур. — Я вдруг поняла, что никогда в жизни не была одна — ну то есть больше нескольких часов. Три-четыре дня кажутся чем-то божественным.

— Возможность спокойно сесть и подумать, кто ты есть, к чему ты пришел и куда идешь.

— Вот именно.

— Да ладно, можешь не вымучивать улыбку. Он тебя что, лампой огрел, что ли?

— Ничем он меня не огрел. Это очень трудная роль — юноша инвалид, который делает вид, что свыкся со своим увечьем. Гаю приходится работать с костылями, с ортопедическим аппаратом, ну и, естественно, он нервничает и… ну и… нервничает.

— Понятно. Давай поговорим о чем-нибудь другом. В «Ньюс» на днях был премиленький обзор всех кровавых происшествий, о которых нас не информировали во время забастовки. Почему ты не сказала мне, что у вас там в «счастливом доме» очередное самоубийство?

— А разве я не говорила?

— Нет, не говорила.

— Мы были с ней знакомы. Это девушка, о которой я тебе рассказывала, та, которая была наркоманкой и которую вылечили Кастиветы. Они живут на одном этаже с нами. Я просто уверена, что об этом я тебе говорила.

— Девушка, которая спускалась вместе с тобой в подвал?

— Ага.

— Похоже, они ее не слишком успешно лечили. Она жила с ними?

— Да, — подтвердила Розмари. — После того, как это произошло, мы их близко узнали. Гай иногда ходит к ним послушать сплетни про театр. Отец мистера Кастивета был импресарио на рубеже веков.

— Никогда бы не подумал, что Гаю это будет интересно. Пожилая пара, настолько я понимаю?

— Ему семьдесят девять, ей семьдесят или около того.

— Необычная фамилия, — заметил Хатч. — Как это пишется?

Розмари сказала ему по буквам.

— Никогда раньше не слышал. Француз, наверное.

— Фамилия-то, может, и французская, только они не французы. Он родился здесь, а она в Оклахоме. В местечке под названием — хочешь верь, хочешь не верь — Лесистый Мыс.

— Боже праведный. Использую это в книге. Вон в той. Уже знаю, куда это вставить. Скажи, а как ты собираешься добраться до коттеджа? Видишь ли, машина понадобится.

— Думаю взять напрокат.

— Бери мою.

— Нет, Хатч, я не могу.

— Ну, пожалуйста. Я ведь только переставлю ее с одной стороны улицы на другую. Прошу тебя. Ты мне облегчишь жизнь.

Розмари рассмеялась.

— Ладно, сделаю тебе одолжение и возьму машину.

Хатч вручил ей ключи от машины и от коттеджа, набросал план дороги и отдал напечатанный на машинке список указаний, касающихся насоса, холодильника и всяких непредвиденных случаев. А потом, надев ботинки и пальто, довел ее до того места, где была припаркована машина — старый голубой «Олдсмобиль».

— Документы на машину в ящике для перчаток. И, пожалуйста, оставайся в коттедже сколько захочешь. В ближайшее время мне, пожалуй, не понадобится ни он, ни машина.

— Наверняка больше недели там не проживу. Да и это может оказаться для Гая слишком долго.

Когда она уселась в машину, Хатч наклонился и, заглянув в окно, сказал:

— Я бы мог надавать тебе кучу полезных советов, но я не буду совать нос в чужие дела, даже если это будет стоить мне жизни.

Розмари поцеловала его:

— Спасибо. И за то, и за это, и вообще за все.

* * *

Розмари уехала в субботу шестнадцатого октября и провела в коттедже пять дней. В течение первых двух она вообще ни разу не вспомнила про Гая — месть за то, что он с такой радостью согласился на ее отъезд. Разве она выглядела так, будто ей нужен хороший отдых? Ну что же, прекрасно, она будет отдыхать, отдыхать долго и ни разу не вспомнит о нем. Она бродила по восхитительным желто-оранжевым лесам, ложилась рано, вставала поздно, читала «Полет сокола» Дафны дю Морье и готовила себе невероятное количество еды на плите с газовыми баллонами. И ни разу не вспомнила о нем.

На третий день Розмари о нем подумала. Он был тщеславный, эгоистичный, неглубокий, лживый человек. Он женился на ней, но в ее лице хотел приобрести зрителя, а не друга. (Маленькая мисс Прямо-из-Омахи. Ну что за дура набитая! «Ах, я привыкла к актерам, я здесь уже почти год». Она чуть ли не бегала за ним по студии с газетой в зубах.) Она дает ему год на то, чтобы исправиться и стать хорошим мужем, а если нет, она выходит из игры без всяких там религиозных угрызений совести. А пока она снова пойдет работать, ощутит веру в себя и ту независимость, от которой раньше ей так хотелось избавиться. Она будет сильной и гордой, будет готова уйти, если окажется, что он не соответствует ее запросам.