Город Великого Страха

От столь обильной еды — говяжьи консервы в банках размером со слона и жаркое с перцем — ей стало муторно, на третий день ее подташнивало и, кроме супа и крекеров, она уже ничего не могла осилить.

Проснувшись утром на четвертый день, она затосковала по Гаю и заплакала. И что она здесь вообще делает, одна в холодном, мерзком коттедже? Что такого ужасного совершил Гай? Он напился и схватил ее, не спросив: «Можно?» Вот уж поистине невиданное оскорбление. Он там сейчас решает самую сложную за всю свою карьеру задачу, а она вместо того, чтобы быть рядом, помогать ему, подсказывать, воодушевлять, укатила бог знает куда, объедается до тошноты и жалеет себя. Конечно, он тщеславен, эгоистичен, но ведь он актер. Сам Лоренс Оливье, наверно, тоже тщеславен и эгоистичен. Да, действительно, Гай иной раз и соврать может, но разве не это привлекало и до сих пор привлекает ее? Это свобода, беззаботность так разительно отличались от ее собственного жесткого морального кодекса.

Розмари поехала в Брюстер и позвонила ему. Ответила дружелюбная девушка-телефонистка.

— Привет, дорогая. Вы уже вернулись из-за города? A-а, Гая нет, дорогая. Он может вам куда-нибудь позвонить? Вы позвоните ему в пять? Хорошо. У вас там, наверно, отличная погода. Приятно проводите время? Отлично.

В пять его по-прежнему не было, но ему обязательно передадут все, что она просила. Розмари перекусила в ресторане и отправилась в единственный кинотеатр. В девять Гая опять не оказалось, вместо приветливой телефонистки отвечал какой-то новый, бездушный голос: ей предлагалось позвонить Гаю завтра до восьми утра или после шести вечера.

На следующий день ей, казалось, наконец удалось увидеть все в разумном, реалистическом свете. Оба они виноваты: Гай тем, что не думал о ней и погрузился в себя, а она тем, что не сумела ясно выразить и объяснить свое недовольство. Едва ли можно надеяться, что Гай переменится прежде, чем она намекнет ему, что ждет этого. Ей нужно было просто поговорить, — нет, им нужно было просто поговорить, ведь, может быть, и у него есть претензии к ней, о которых она тоже не подозревает — и все наверняка наладится. Вот и в этот раз, как это часто бывает, неприятности начались с молчания вместо откровенного разговора.

В шесть она отправилась в Брюстер, набрала номер, и Гай оказался дома.

— Привет, любимая, — сказал он. — Как ты там?

— Хорошо, а ты?

— Все в порядке. Скучаю по тебе.

Она улыбнулась телефонному аппарату.

— А я соскучилась по тебе. Завтра возвращаюсь.

— Прекрасно. Здорово. Тут много чего произошло. Репетиции отложили до января.

— Да ну?

— Они никого не смогли подобрать на роль маленькой девочки. Получилось, что я пока отдыхаю. В следующем месяце собираюсь сыграть в пробной серии. Это будет серия получасовых комедий.

— Правда?

— Само в руки приплыло, Роу. И кажется, действительно хорошая роль. Эй-Би-Си эта идея очень нравится. Все это называется «Гринич-вилледж», там и будут съемки. Я играю приехавшего издалека писателя. Практически это главная роль.

— Это же чудесно, Гай!

— Аллан говорит, на меня вдруг большой спрос.

— Великолепно!

— Слушай, мне надо помыться, побриться, мы с ним идем на просмотр, где будет Стэнли Кубрик. Во сколько ты вернешься?

— Часов в двенадцать, может, пораньше.

— Жду. Люблю тебя.

— Люблю!

Розмари позвонила Хатчу, того не было дома, тогда она передала телефонистке, что вернет машину завтра к вечеру.

На следующее утро Розмари прибралась в коттедже, все закрыла, заперла и поехала назад в город. На бульваре Сомилл-ривер образовалась пробка из-за того, что столкнулись три машины, и когда она припарковала автомобиль перед Брэмфордом, наполовину заехав на автобусную остановку, было уже около часа. С маленьким чемоданчиком в руке она быстро вошла в дом.

Лифтер сказал, что Гай не спускался, но добавил, что самого его не было на месте с 11.15 до 12.00.

И все же Гай оказался дома. Играла пластинка «Никаких обязательств». Она только открыла рот, чтобы окликнуть его, как он вышел из спальни, держа в руке чашку из-под кофе и направляясь на кухню.

Они целовались долго и нежно, он обнимал ее одной рукой, так как другой сжимал чашку.

— Хорошо отдохнула?

— Жутко, ужасно. Скучала без тебя.

— Как себя чувствуешь?

— Прекрасно. Как Стэнли Кубрик?

— Даже не появился, собака.

Они снова поцеловались.

Розмари внесла чемодан в спальню и раскрыла его на кровати. Вошел Гай с двумя чашками кофе, подач ей одну и, пока Розмари разбирала вещи, присел на пуфик перед туалетным столиком. Она рассказывала про оранжево-желтый лес и тихие ночи. Он рассказывал про «Гринич-вилледж», сообщил, кто еще там играет, и назвал продюсера, автора и режиссера.

— Ты правда хорошо себя чувствуешь? — спросил Гай, когда она застегивала «молнию» на пустом чемодане.

Она не сразу поняла.

— Месячные, — пояснил он. — Должны были начаться во вторник.

— Правда?

Он кивнул.

— Всего два дня прошло, — проговорила она равнодушным голосом, будто сердце у нее не заколотилось бешено от восторга. — Скорее всего, просто другая вода, непривычная еда.

— Раньше у тебя никогда не было задержек.