Город Великого Страха

Она посмотрела на свой скрытый коричневым бархатом живот, положила на него руки и слегка надавила. Теперь она почувствовала движение двух ручек или двух ножек: одна тут, а другая вот здесь.

Не глядя на него, она протянула руку Гаю, щелкнула пальцами, чтобы он дал ей свою. Он приблизился и дал руку. Она положила ее сбоку на живот и удерживала там.

Движение услужливо повторилось.

— Чувствуешь? — спросила она, взглянув на него. — Вот опять, чувствуешь?

Побледнев, он резко отдернул руку.

— Да, да, я почувствовал.

— Нечего бояться, — сказала она со смехом. — Он не укусит.

— Чудесно.

— Правда же? — Она, глядя на него, снова положила ладони на живот. — Он жив. Он шевелится. Он там.

— Я немного приберу весь этот хаос. — Гай взял пепельницу, бокал, а потом еще один.

— Ну ладно, Дэвид-или-Аманда, — сказала Розмари, — ты уже известил нас о своем существовании, а теперь, будь добр, успокойся и дай мамочке заняться уборкой. — Она засмеялась. — Боже мой, он такой неугомонный! Значит, мальчик, правда? Ладно, спокойно, — продолжала она. — У тебя еще пять месяцев в запасе, так что побереги энергию, — смеясь, она попросила: — Поговори с ним, Гай, ты его отец. Скажи, чтоб не был таким энергичным.

И она смеялась, хохотала, плакала, обхватив живот обеими руками.

ГЛАВА 6

Теперь было настолько же хорошо, насколько раньше было плохо. Когда ушла боль, пришел сон, глубокий десятичасовой сон без сновидений; а вместе со сном пришло чувство голода: хотелось мяса, не сырого, а вареного, хотелось яиц, овощей, фруктов, молока. Уже через несколько дней лицо Розмари округлилось, перестало походить на череп скелета; через несколько недель она выглядела, как подобает беременной женщине: цветущая, здоровая, гордая, красивая, как никогда.

Розмари осушала стакан, как только Минни приносила питье, не оставляла ни одной холодной капельки, словно это был некий ритуал, которым она отгоняла воспоминание о тех минутах, когда думала, что убила ребенка. Вместе с питьем она получала теперь еще и белый сладкий песочный пирожок, похожий на марципан; его она тоже сразу съедала и не только потому, что ей нравился напоминающий конфету вкус, но и потому, что решила быть самой добросовестной будущей мамочкой на свете.

Доктор Сапирштейн мог бы проявлять признаки самодовольства, узнав, что боль исчезла, но не проявлял, да храни его бог. Он только заметил: «Да, пора бы» — и прижал стетоскоп к теперь уже хорошо заметному животу Розмари. Слушая, как шевелится ребенок, он выказывал возбуждение, странное для человека, который помог появиться на свет уже сотням и сотням младенцев, Наверное, в том, что он каждый раз испытывает такую радость, словно все происходит впервые, и заключается разница между великим и просто хорошим гинекологом.

Розмари купила одежду для беременных: черное платье с накидкой, бежевый костюм, красное платье в белый горошек. Через две недели после своей вечеринки они с Гаем отправились в гости к Лу и Клаудии Камфорт.

— Никак не привыкну к тому, что ты так изменилась, — сказала Клаудиа, держа ее за руки. — Ты выглядишь в десять раз лучше, Розмари! В сто раз!

А жившая через коридор от них миссис Гульд заметила:

— Знаете, еще несколько недель назад мы очень беспокоились о вас; вы казались такой осунувшейся и озабоченной. А теперь вы словно совсем другой человек, нет, правда. Как раз вчера вечером Артур говорил о том, как вы изменились.

— Теперь я себя намного лучше чувствую, — объяснила Розмари. — Бывает, что беременность плохо начинается, но хорошо кончается, а бывает наоборот. Я рада, что все плохое было у меня вначале и уже прошло.

Теперь она ощущала и слабые боли, которые раньше вытесняла одна сильная боль, — ныли спинные мышцы, набухшая грудь, — но обо всем этом говорилось как о типичном в той самой книжечке в мягкой обложке, которую заставил выкинуть доктор Сапирштейн; да и по ощущению они казались нормальными, лишь усиливая, а не уменьшая сознание благополучия. От соли по-прежнему тошнило. Но, в конечном счете, что такое соль?

В середине февраля спектакль Гая, в котором дважды менялся режиссер и трижды название, наконец, пошел в Филадельфии. Доктор Сапирштейн не разрешил Розмари поехать вместе с Гаем заранее и поэтому в день премьеры она с Минни, Романом, Джимми и Тайгер отправилась в Филадельфию в старом «паккарде» Джимми. Путешествие было далеко не радостным. Розмари, Джимми и Тайгер видели прогон пьесы на пустой сцене еще до отъезда труппы из Нью-Йорка и не очень верили в успех. Самое большое, на что они уповали, — это что один или два критика выделят и похвалят Гая; надежда, которую Роман поддерживал, вспоминая случаи, когда великих актеров замечали в средних и даже плохих пьесах.