Город Великого Страха

Несмотря на костюмы, декорации и световые эффекты, пьеса оставалась все такой же скучной и многословной; участники состоявшейся после представления вечеринки раскололись на маленькие группки, где царило молчаливое уныние. Прилетевшая из Монреаля мать Гая убеждала их труппу, что и Гай был великолепен, и пьеса великолепна. Маленькая, живая, светловолосая, она, обращаясь к Розмари, Аллану Стоуну, Джимми и Тайгер, к самому Гаю, к Минни и Роману, щебетала о том, насколько она уверена в успехе. Роман и Минни безмятежно улыбались, остальные сидели в напряжении. Розмари считала, что Гай играл великолепно, даже еще лучше, но у нее было точно такое же мнение и когда она видела его в «Лютере» и в «Никто не любит альбатроса»; однако ни в той, ни в другой постановке Гай не привлек внимания критиков.

После полуночи стало известно содержание двух рецензий; в обеих поносили пьесу и осыпали похвалами Гая, один из авторов посвятил ему целых два абзаца. Третья рецензия появилась утром и была озаглавлена «Блистательная игра — украшение новой трагикомедии». В ней говорилось о Гае как о «практически неизвестном, но необыкновенно одаренном актере», которого «наверняка ждут яркие и значительные постановки».

По дороге назад в Нью-Йорк настроение было куда более радостное, чем когда ехали в ту сторону.

Пока Гай отсутствовал, забот у Розмари хватало.

Пришло время, наконец, заказать белые с желтым обои для детской, колыбельку, комод и ванночку. Нужно было написать письма, которые она уже так долго собиралась отправить, да все откладывала — сообщить в них родным все новости; нужно было купить одежду ребенку и еще какую-нибудь одежду для себя; принять самые разные решения, например, каким будет объявление о рождении, как она будет кормить — грудью или из бутылочки, и, конечно, имя, имя, имя… Эндрю, или Дуглас, или Дэвид; Аманда, или Дженни, или Хоуп.

И, кроме того, нужно было делать упражнения утром и вечером, ведь рожать она хотела естественным путем. В этом вопросе она была категорична, и доктор Сапирштейн поддерживал ее от всего сердца. Анестезию он ей сделает лишь в самый последний момент и то, если она сама попросит. Лежа на полу, она поднимала прямые ноги и держала их в воздухе, считая до десяти; она училась легко и глубоко дышать, представляя себе тот победный миг, когда она увидит, как ее вспотевшее тело прекрасно помогает ему, как бы его ни звали, дюйм за дюймом появиться на свет.

Вечера она проводила у Минни и Романа, один раз была у Каппов, один раз у Хью и Элизы Данстон.

— У тебя еще нет сиделки? — удивилась Элиза. — Об этом нужно было давным-давно позаботиться, теперь уж, наверно, все заняты.

Но доктор Сапирштейн, которому она на следующий же день позвонила по этому поводу, сказал, что уже договорился с очень хорошей сиделкой, которая пробудет с ней после родов сколько потребуется. Разве он ей еще не говорил? Мисс Фицпатрик, одна из лучших.

Гай звонил каждые два-три дня вечерами после спектаклей. Он сообщал о том, какие вносились изменения и как восторгалась им «Вэрайэти»; она рассказывала ему про мисс Фицпатрик, про обои, про то, что Лаура-Луиза вяжет пинетку по неправильной выкройке.

Спектакль перестал делать сборы после пятнадцати представлений, и Гай снова был дома, однако через два дня уехал в Калифорнию на кинопробу по приглашению «Уорнер Бразерс». А потом он окончательно вернулся домой, где его ждали две великолепные роли на будущий сезон — любая на выбор — к тому же нужно было сыграть в тринадцати получасовых «Гринич-вилледжах». «Уорнер Бразерс» сделала ему какое-то предложение, но Аллан его отклонил.

Ребенок бил ножками, как дьявол. Розмари велела ему прекратить, а то она тоже начнет драться.

Муж Маргарет, ее сестры, позвонил сообщить о рождении Кевина Майкла, восьми фунтов весом, а чуть позже пришла их слишком изобретательная открытка — невозможно розовый младенец извещал в мегафон о своем имени, росте и дате рождения. («Как, а группа крови?» — съязвил Гай.) Розмари остановилась на простых открытках, где будут указаны только имя ребенка, имена родителей и дата. И это будет Эндрю Джон или Дженнифер Сьюзен. И только так. И кормить только грудью, никаких бутылочек.

Они переставили телевизор в гостиную, а остальную мебель из кабинета раздали друзьям, которым она могла пригодиться. Доставленные обои оказались великолепными, и их тут же наклеили; привезли колыбельку, комод и ванночку и расставили сначала в одном порядке, потом в другом. В комод Розмари сложила одеяльца, непромокаемые штанишки и рубашечки; разглядывая одну из них, Розмари не могла удержаться от смеха, до того она была крохотная.

— Эндрю Джон Вудхаус, прекрати! — приказывала она. — У тебя целых два месяца!

Они отпраздновали вторую годовщину свадьбы и тридцатитрехлетие Гая, устроили еще одну вечеринку — обед для Данстонов, Ченов, Джимми и Тайгер, посмотрели «Моргана» и сходили на предварительный показ «Мейм».