Господин Фицек

Это был трудный вопрос для Мартона. Когда он родился, мать кормила его грудью. Мальчик стал подрастать и целый год очень много плакал (у бедняжки болел живот от разбавленного молока с площади Гараи, но дома стали говорить, что он непослушный). Наконец он доплакался до того, что в один прекрасный день у него распух низ живота. В бесплатной больнице Рокуш, где пришлось ждать всего полдня, пока до него дошла очередь (но мы не должны быть несправедливыми — у двенадцатимесячного ребенка время есть, и он может ждать хоть неделю), врач сказал: «У мальчика грыжечка». Так и сказал: не грыжа, а «грыжечка».

Затем ребенок еще подрос и стал носить на животе приятный коричневый грыжевый пояс. Когда ему исполнилось три года, отец избил его за огромное преступление: за то, что Мартон однажды заблудился, не нашел дороги домой и этим причинил серьезное беспокойство родителям. Ведь, в конце концов, возмутительно, что трехлетний ребенок не может найти родительский дом; все это происходит только потому, что он не пополняет своих географических познаний.

Право же, от трехлетнего ребенка можно требовать, чтобы он находил дорогу домой: ведь трехлетний пес найдет дорогу не только с Иштвановского проспекта, но и с любой окраины, а это только собака, но не человек.

Мальчик продолжал расти. В каждой семье есть один умный ребенок, лучше сказать — вундеркинд. В свободные минуты отец Мартона считал мальчика вундеркиндом и тогда обращался с ним относительно хорошо. И все-таки вундеркиндство однажды привело к здоровенной пощечине.

Мартону было уже четыре года, и он умел считать до десяти. А это не пустяки, потому что хотя вышеупомянутый трехлетний пес и находит дорогу с окраины, но он даже на пятом году жизни не умеет еще считать до десяти, Так что в этом отношении у Мартона было все-таки преимущество перед псом…

Однажды к г-ну Фицеку пришел какой-то заказчик — мастерская была еще на улице Мурани, — они начали разговаривать. Слово за слово, и г-н Фицек позвал своего сына Мартона.

— Вот этот, почтеннейший, считает, как учитель.

Мартон стоял, ждал, рассматривай интересную шишку на лбу у заказчика.

— Скажи, сынок, сколько дважды два? — обратился к нему г-н Фицек. Мартон, как это и требовалось от вундеркинда, не колеблясь, без запинки ответил: «Пять». А отец, тоже не колеблясь, влепил ему пощечину. В глазах у Мартона потемнело, исчезла интересная шишка на лбу заказчика, и мироощущение мальчика, еще недавно радостное, стало трагическим — он заревел…

Затем дядя учитель, который в школе является «отцом и воспитателем детей», разложил мальчика на кафедре и бамбуковой тростью стал хлестать по его штанишкам. Это бы еще с полбеды, но в штанишках случайно оказался Мартон, и пострадали не штанишки — хотя второй «отец и воспитатель» бил по ним, — а Мартон.

Так получается и во многих других случаях жизни: бьют по штанишкам, а больно тому, кто их носит.

Он продолжал расти, и во время бойкота домовладельцев один из полицейских — член той корпорации, которая «следит за нравами общества» и за тем, «чтобы люди не обижали друг друга», — так пнул его ногой, что Мартон упал и несколько минут полз на животе, хотя и старался себя убедить, что он человек, ходящий на двух ногах. Тело его никак не могло поспеть за разумом. Правда, пинок был основательный: это была, так сказать, взрослая порция. Может быть, первая взрослая порция, которую Мартон получил в жизни…

Так кто же друг и кто же враг?

Все, кто не считал себя ни отцами, ни воспитателями, ни доброжелателями, ни учителями, обращались с Мартоном хорошо, а доброжелатели, воспитатели и учителя дергали, били и мучили его.

Мальчик подрастал, и однажды домохозяин, «заработавший усердным трудом дом» («Сын мой, бери с него пример!»), выбросил их на улицу. А неусердные люди, с которых «не смей брать примера», приютили их и помогли им. Или возьмем доброжелательную директрису. Она взяла напрокат его голос, а когда он пропел: «Фея, прощай, прощай!» — она, даже слова не сказав на прощанье, выгнала мальчика.

Так кто же друг и кто же враг?

2

Летом на площади Калвария открыл лавку мороженщик. Над дверью стояло имя. Оно звучало по-иностранному: «Милан Милошевич».

Мартон, как мы уже упоминали, был вундеркиндом и, вероятно, поэтому очень любил мороженое. Он долго простаивал перед мороженщиком, но у него не было денег, чтобы войти в лавку и купить порцию. Он только заглядывал украдкой (за это не надо было платить) и видел, как черноусый мужчина отвешивает мороженое — сливочное, шоколадное, кому дает в вафлях, кому в тарелочке.

Однажды рано утром Мартон очутился перед лавкой как раз тогда, когда г-н Милошевич привез маленькую тележку. Мартон безо всякого приглашения начал вместе с ним втаскивать в лавку пирожные, хлеб, лед. Милошевич погладил мальчика по голове, сказал «благодарю» и дал ему большую порцию мороженого. Мартон ответил, умиленно и с наслаждением глотая мороженое:

— Дядя, я всегда с удовольствием помогу.

— Хорошо, мальчик, — ответил дядя. — Приходить после обеда.