«Поскольку в тот вечер шел дождь, —
говорит она в своем скорбном дневнике, который назвала «Тюремные часы», — Адель на какое-то время задержалась в каморке привратника. Я побранила ее за это.Как-то раз я видела этого человека. Постоянная усмешка на багровом лице, блуждающий взгляд, грубые повадки, в любой момент становящиеся липкими, словно у кота, измазавшегося медом, и что-то еще, чему я не могу дать точного определения, тотчас же вызвали у меня отвращение.
Мне хотелось знать, что происходило в привратницкой во время короткого пребывания там Адели, и вот что она мне об этом рассказала.
Пока их сынишка ходил за зонтом для Адели, привратник и его жена не поскупились на любезности, предложили моей кузине сесть и тому подобное. Затем, придав медоточивость устам и мягкость голосу, они заговорили обо мне.
— Мадемуазель Адель, — начала жена привратника, — а правда, что госпоже Лафарж стало лучше? Ай-ай-ай! Бедную даму давно похоронили бы, если бы вы и ваша матушка не выхаживали ее…
— Спасибо за добрые слова, — ответила Адель, сердце которой никогда не оставалось закрытым, если речь заходила обо мне, — кузина еще очень слаба, но здоровье ее больше не внушает тревоги. Она уже встает и, опираясь на мою руку, может обойти камеру.
— Все иностранцы, что здесь бывают, — произнес привратник, — осведомляются о ее здоровье… — И, подмигнув, как если бы речь шла о секрете, добавил: — Вот вчера, к примеру, заявился какой-то англичанин, так он готов был отдать кучу распрекрасных червонцев за то, чтобы увидеть ее. Для вас было бы большим утешением послушать, что он говорил, глядя на башню… Когда падает дерево, каждый хватается за топор, чтобы нарубить себе дров, а вот с вашей кузиной дело обстоит наоборот, ибо все они говорят, что сидеть в тюрьме она не должна.
Адель покраснела от удовольствия и ответила крайне просто:
— Если бы эти иностранцы знали мою бедную Мари так, как знаю ее я, они любили бы ее еще больше.