И что понадобилось для этих новых жестоких ограничений? Что понадобилось для того, чтобы отторгнуть меня от Адели, ее матери, солнца и щелочки, позволявшей мне смотреть на мир?.. Да ровным счетом ничего: месть мошенника, несчастье быть чересчур бедной для того, чтобы вознаграждать за туманные намеки на содействие, неблагоразумная привычка судить по словам, а не по делам и инстинктивно верить в добро…
* * *
В предыдущей главе я рассказывала об охраннике, долго беседовавшем обо мне с моей кузиной. Рассказывала о его жене, которая, сочтя, вероятно, что лгать лишь посредством слов недостаточно, лгала еще и посредством слез.
Я говорила о сделанных Адели намеках относительно несбыточного плана побега и ее ответах, чересчур правдивых, возможно, чтобы быть достаточно благоразумными. Говорила о намерении охранника перебраться в Париж и о рекомендательном письме, которое я дала ему в знак признательности за проявленное им сочувствие.
Однако спустя две или три недели мои предчувствия сбылись. Одна из самых дорогих моих подруг, относящаяся ко мне, словно мать, описала мне визит моего подопечного, который завел с ней разговор о моем положении, о своей преданности, о тайных замыслах, таинственных откровениях и всем таком, а в конце своей долгой речи, изобразив смущенный вид, попросил одолжить ему от десяти до пятнадцать тысяч франков на устройство меблированных комнат в Латинском квартале. Госпожа*** добавляла, что, если бы деньги чеканили из сердец, она целиком отдала бы свое, дабы оплатить, по ее словам, «мои надежды», но, будучи сама стеснена в средствах вследствие ряда невзгод, не смогла удовлетворить просьбу неприятного посетителя, чей гнев, после того как он получил отказ, заставляет ее трепетать за меня.
Письмо г-жи*** вызвало у меня крайнее изумление. Бедняжка Адель пришла от него в ужас. В следующее воскресенье, когда она возвращалась с мессы, тревога ее стала еще сильнее при виде того что охранник, вернувшийся к этому времени из Парижа, метнул в ее сторону насмешливый и угрожающий взгляд, а затем отвернулся.
На другой день моих родственников вызвали в кабинет начальника тюрьмы».[64]
Узница продолжает:
«Поводом к приглашению, как и следовало ожидать, стал донос охранника. Моего дядю, совершенно непричастного ко всей этой интриге, она ошеломила.