Кузину выдавали за автора полноценного плана побега — с переодеванием, поддельными ключами, почтовой каретой на улице, пакетботом в Сете, золотом, чтобы преодолевать препятствия, и друзьями, чтобы пренебрегать опасностями. Тетушке ставили в упрек, что она никак не воспрепятствовала заговору. В это невозможно поверить, но дошло до того, что бедную Бассон, которую так часто наказывали за болтливость, обвинили в преступном молчании, пригрозив ей карцером.
Дядя защищал меня с отеческим красноречием. Начальник тюрьмы жалел его, он жалел нас всех, но поступил донос, был составлен протокол, и необходимо было сообщить обо всем префекту, а префект находился в служебной поездке сроком на месяц.
«Душой я такой же человек, как вы, — говорил начальник, — но у меня есть обязанности как у государственного служащего, и я должен обезопасить свою ответственную должность. Мне больно видеть состояние, в котором вы находитесь… Но не настаивайте. У меня нет возможности отказаться от тех временных мер, какие я принял».
Мой добрый дядя, глубоко расстроенный, передал своим домашним эти безотрадные слова. Адель, вся в слезах, поспешила обратиться за справками к тюремным стенам. Но какие грустные ответы давали ей упрятанные за решетку окна! Она обратила взор в сторону моей камеры… Увы, разве могла она услышать мои рыдания?.. Уже стемнело, и рядом не было ни одной милосердной и дружественной души, которая могла бы сказать ей, как поступили со мной. Адель решила пойти к одному из своих братьев, жившему почти напротив центральной тюрьмы. Затем она послала за женщиной, прислуживавшей в доме ее отца, и поручила ей выведать хоть какие-нибудь сведения обо мне у охранников. Бедная вестница вскоре вернулась с ужасным известием: «Ее забрали из камеры и перевели вниз». Вниз! На тюремном языке это означало: в карцер или в камеру смертников.