Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Но Монпу, чувствовавшего, что опера вот-вот выскользнет из его рук, поставить в тупик было не так-то легко: он сослался на «Кина», а поскольку «Кин» и вправду только что был с огромным успехом поставлен на сцене и в постановке легко угадывалась рука автора, этот довод возымел действие. Генерал Жакмино уступил, одновременно выразив сожаление, что люди с такими способностями, как у меня, оказывают столь ожесточенное противодействие ими же выбранному правительству. Он подписал распоряжение предоставить мне отдельную камеру, поручил Монпу передать мне привет и от его имени призвать меня впредь быть достойным гражданином.

Жерар ждал Монпу у дверей, и затянувшийся визит уже стал его беспокоить. Наконец, Монпу появился, держа в руках благословенную бумагу. Они вдвоем вскочили в кабриолет, велели кучеру ехать к тюрьме на улице Фоссе-Сен-Бернар и сделали все, чтобы уже к вечеру камера была полностью готова, включая кровать, шесть стульев, стол, бумагу, чернила и перья; так что прямо на другой день, в шесть часов утра, в мою дверь постучали Монпу и Жерар, явившиеся в сопровождении двух муниципальных гвардейцев, которые, стоило мне открыть им, тут же схватили меня за воротник, но не сюртука, а ночной рубашки, после чего, дав мне четверть часа на сборы, затолкали нас в фиакр всех троих, а затем залезли в него сами: один расположился на козлах, второй — внутри; таким образом, они с ходу заключили меня под стражу, что доставило великую радость Жерару и Монпу и, должен сказать, великое удовольствие мне самому: наконец-то я обрету покой. Не буду с утра до вечера слышать звонок у входной двери. Принимать буду только друзей. Никаких докучливых посетителей! Никаких незваных гостей!

О тюрьма! Сколько раз, дорогая сестра, с тех пор как вышел оттуда, я вспоминал о ней, вздыхая! Для приказчика, офицера или денди тюрьма, пожалуй, наказание; для драматурга или романиста это рай земной, мне и на небесах иного не надо; здесь нет ни назойливых авторов, приносящих вам свои пьесы, ни любителей автографов, подсовывающих вам свои альбомы; зато есть шесть дверей и дюжина замков, открывающихся лишь для тех, кому вы дали письменное разрешение войти. С семи утра до полудня — уединение, с пяти часов вечера до полуночи — одиночество, то есть те две главные потребности поэта, не удовлетворив которые, он ничего не может ни задумать, ни сочинить; затем, время от времени… не буду скрывать от вас, дорогая сестра, даже это… так вот, время от времени, хотя вас стерегут стражники и вы за решеткой, в вашу темницу является ангел, озаряя ее небесными лучами любви. Впрочем, спросите лучше об этом святого Петра и посмотрите в Ватикане фреску Рафаэля.

Халиф Абд ар-Рахман III за семьдесят лет своей жизни, пятьдесят из которых были годами царствования, насчитал лишь сорок дней, когда он был счастлив; в тридцать два года, не царствуя ни часа, я насчитал пятнадцать дней, которым позавидовал бы властитель Кордовы, и этими пятнадцатью днями счастья были пятнадцать дней заточения, которым я обязан Жерару, Монпу и Жакмино.

Но тут вы обязательно спросите меня, дорогая сестра, почему я говорю о пятнадцати днях, в то время как меня приговорили к сорока шести дням тюремного заключения.

Увы! Указ об амнистии, которую ждал г-н Жакмино, в одно прекрасное утро появился на страницах «Вестника», и к, моему великому отчаянию, тюремные двери распахнулись передо мной.

Но, к счастью, наша комическая опера была уже закончена! Называлась она «Пикильо».

V

За эти пятнадцать дней моего пребывания в тюрьме, где мы ежедневно оставались по четыре-пять часов запертыми наедине друг с другом, я смог оценить прелестный характер Жерара и удивительный талант Монпу.

Жерар начал с того, что принес мне сюжет, взятый из индийского театрального искусства, то есть совершенно неприемлемый для нашей сцены, с которой он не был связан ни формой, ни содержанием: с таким же успехом можно было сочинить музыку и стихи на тему сновидения какой-нибудь юной девушки, дремлющей на берегу Ганга или у озера Кашмир.

Для начала я несколько приземлил всю эту неуловимую как туман поэзию, затем переселил героев из Индии в Испанию и, забрав из рук Жерара всю прозаическую часть, оставил в его ведении лишь поэзию, хотя и сохранил за собой те куски, где требовалась бо́льшая внятность.

Но награда, обещанная ему за эту работу, была настолько велика, что он повиновался мне, словно ребенок.

Что до Монпу, то было поистине удивительно наблюдать за тем, как он сочинял музыку к только что написанным нами кускам, никогда не меняя в них ни одного стиха, подчиняя свою музыку всем нашим прихотям, подбирая мелодии с такой же быстротой, с какой мы подбирали рифмы, и, так сказать, идя по пятам за нами с помощью фортепьяно, по его желанию доставленного ко мне в камеру и служившего одним из главных предметов ее обстановки.