Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Но, по мере того как она приближалась к противоположному берегу, ее стройная фигура становилась все пленительнее в движениях, заставлявших сверкать складки ее платья из переливчатой тафты; ноги ее все меньше и меньше касались листьев лилий, а достигнув земли, она скорее скользила, чем шла, едва задевая верхушки высоких трав. Там, где меж двух гигантских мальв высилась наперстянка, она на мгновение остановилась, покачиваясь на вершине пурпурного цветка, потом изящно обвила руками стебли обеих мальв и стала расти и делаться прозрачной в ярких лучах света; она поднималась на такую высоту, делаясь все выше и все более обращаясь в дымку, что руки и голова ее становились облаками, и мало-помалу, поскольку тело ее расплывалось и становилось все прозрачнее, она на глазах у меня рассеивалась, сияя в собственном величии.

Ну а я, прикованный к месту, не смея сделать ни шагу, воздел к небу руки и кричал ей: «О, не умирай или позволь мне последовать за тобой туда, куда ты уходишь!»

Произнося эти слова, я обо что-то споткнулся и, опустив глаза, понял, что ногой задел надгробный камень. Он был расколот, и трещина разделила надвое полустертую надпись; после долгих стараний мне удалось прочитать:

«Hic jacet Sil…»[106]

Остальная часть имени исчезла, словно сбитая ударом молота, тем не менее мне стало понятно, что возлюбленная моего сердца умерла. Но после всего произошедшего у меня появилась уверенность, что вечная жизнь существует и, следственно, что рано или поздно мы встретимся снова, и потому, вместо того чтобы загрустить, заплакать, запричитать, я с улыбкой воскликнул: «До свидания, дорогая Сильвия!» А поскольку карандаш и бумага были при мне, я сразу же написал те самые стихи, какие обещал вам дать для мадемуазель Мари.

И, на сей раз не задумываясь, не заглядывая ни в какие бумажки, он продиктовал мне следующие стихи:

Нет возлюбленных нежных:
Все из жизни ушли!
И в краю безмятежном
Все покой обрели!

С ними ангелов сонмы,
Они дивно светлы
И пречистой мадонне
Воссылают хвалы!

В белоснежном уборе,
В тонких пальцах цветы…
О, любовь, что, как горе,
Не щадит красоты!..

Беспредельности вечной
Отблеск в милых глазах:
Пусть угасшие свечи
Светят нам в небесах![107]

Произнеся последнюю строку, он замолк, устремив взгляд к небесам. Ну а я, с затаенным дыханием слушая его и стараясь не упустить ни единого слова из того, что он говорил, настолько этот пленительный талант казался мне еще восхитительнее в безумии, чем в рассудке, в грезе, чем в яви, — я взирал на него с нежной жалостью, не лишенной некоторой доли зависти. Он был намного счастливее любого из тех здравомыслящих людей, что оплакивали его помешательство.

Я подождал, пока закончится состояние экстаза, в который он погрузился; это длилось несколько минут. Наконец, он опустил глаза, затуманенные слезами, увидел перед собой меня и промолвил:

— А, это вы?

— Да.

— А что вы здесь делаете?

— Жду, когда вы соблаговолите дать мне заклинание, с помощью которого мы сможем завладеть кольцом Соломона.

Он наугад взял со стола листок, исписанный лишь с одной стороны и, не поинтересовавшись, что на нем было написано, нарисовал на обороте змею, кусающую себя за хвост, а в середине написал:

«Царица Савская сказала Соломону:
«Коль я хочу и ты того же хочешь…»

Я разбирал слова по мере того, как он писал; беседовать с безумцем было для меня куда интереснее, чем разговаривать с некоторыми здравомыслящими людьми.

— Но, дорогой мой Жерар, — произнес я, — «Соломон» и «хочешь» не рифмуются.

— Это не имеет значения, — ответил он, — на древнееврейском языке они рифмуются.

Затем он подвел меня к окну и сказал:

— Знаете, мы заняты сейчас одной очень важной работой; во всеобщий порядок чисел вкралась ошибка, повлекшая за собой все беды человечества, и мы исправляем эту ошибку.

— О! И каким образом?

— Видите вон того человека, что беспрестанно ходит вокруг пригорка? Он управляет движением солнца. А видите вон того, другого, что рвет носовой платок на узкие полоски и завязывает на них узлы? Ему поручено удостоверять ход времени. Ну а мне поручено сделать выговор луне по поводу сдвигов, которые она себя позволяет: в последний раз она настолько отклонилась от пути, что Всевышний обрушил на нее молнии. Те пятна, что вы на ней видите, это следы молний.

Больше часа пробыл я с Жераром, и разговор с безумцем оказал на меня страшное действие: через какое-то время у меня возникли сомнения в отношении моего собственного рассудка. Я попрощался со своим бедным другом и собрался уходить, забыв взять листок с достославным заклинанием джиннов, но Жерар сделал мне замечание по поводу моей забывчивости и сам вручил его мне.