Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Он состоял из паштета, ветчины и двух или трех жареных фазанов.

Завтраки на траве, которые герцог Орлеанский устраивал на охоте, были таковыми в полном смысле слова: каждый сидел или лежал где хотел, ел сколько хотел, пил по своему вкусу и сам протягивал руку к блюду, чтобы выбрать себе кусок, не прибегая к помощи дворецкого или лакея.

Герцог пододвинул ко мне блюдо с фазанами и сказал:

— Господин Дюма, разрежьте-ка фазана.

— Монсеньор, — ответил я, — когда за столом хирург, это ему по праву принадлежит должность стольника.

— Вы правы, — согласился принц, — передайте блюдо Паскье.

Я передал блюдо с фазанами Паскье, который, отчасти выполняя обязанность, отчасти демонстрируя свое умение, подцепил фазана на вилку и принялся поочередно отсекать сначала ножки, затем крылышки, роняя их на блюдо.

Он справлялся с этим удивительно ловко, как если бы имел дело не с фазаном, а с человеческим телом и в руках держал не охотничий нож, а бистурий.

Герцог Орлеанский следил за его действиями с печалью, причину которой никто не мог понять.

Внезапно он передернул плечами, словно его охватила дрожь.

— И как подумаешь, — промолвил он, — что однажды эта самая зверюга разделает меня, как разделывает сейчас фазана!

У Паскье выпали из рук и фазан, и нож, и вилка.

— По правде сказать, монсеньор, — воскликнул он, — своими предсказаниями вы порой приводите в уныние!

— Да ладно, не отвлекайся, — ответил ему принц. — Просто на ум мне пришла эта мысль, которая никого не касается, даже тебя.

Паскье снова принялся за работу, но не смог удержаться и проворчал:

— Даже меня! Даже меня! Эх, черт побери! В естественном порядке вещей, монсеньор, вы должны пережить меня лет на двадцать пять!

— Да, в естественном порядке вещей, дорогой Паскье, но кругом такой беспорядок, что рассчитывать на порядок особенно не приходится! Передайте-ка мне крылышко.

Увы, предчувствие его сбылось.

Именно Паскье, после того как принц умер у него на руках, делал вскрытие, разрезая на части тело, ради которого, когда оно было живо, он готов был бы отдать свою собственную жизнь, чтобы избавить его от страданий.

Отпевание должно было состояться на другой день в соборе Парижской Богоматери.

Догадываясь, что я прибуду с минуты на минуту, Асселин приберег для меня место между собой и Паскье.

Накануне, покинув дом, где умер герцог Орлеанский, и насытившись, насколько это было возможно, той горькой сладостью, какую испытываешь, бередя душу печалью, я совершенно не знал, куда идти. Своего угла в Париже у меня не было с 1839 года. (В Париж я наведывался лишь изредка и как раз в один из таких приездов навестил Жерара в Монмартре, в клинике доктора Бланша).

В итоге я решил пойти в гостиницу «Парижская», на улице Ришелье, где мне уже доводилось останавливаться.

В девять утра я вышел из гостиницы и направился к собору Парижской Богоматери; улицы Парижа дышали грустью, какой никогда раньше я у них не замечал.

Что до собора Парижской Богоматери, который с его хоругвями, черными драпировками и знаменами с вензелями превратился в траурную часовню, где пылали тридцать тысяч свечей, придавая ему вид огненного пекла, то он казался огромным гробом, в котором покоилась утраченная людская надежда.

Пушечный залп возвестил о прибытии принцев: пушки, как и колокола — это выразители великих радостей и великих горестей людских; их бронзовый голос — это язык, на котором разговаривают между собой земля и небо, человек и Бог, когда обстоятельства сводят их вместе.

Принцы вошли в собор, и их появление оказало сильное воздействие на всех присутствующих. Для своих братьев наследный принц был душой; это он излучал свет, отблеск которого озарял их; став изгнанниками, когда его уже не было с ними, они остаются безмолвными, бездеятельными и праздными, не включаясь в то великое поступательное движение общества вперед, в каком обязан участвовать каждый, и никак не способствуя ему.

Каждый из них далеко продвинулся бы на поприще, на которое вступил: герцог Омальский, вместо того чтобы быть умелым организатором, сделался бы выдающимся литератором; принц де Жуанвиль, вместо того чтобы быть рядовым адмиралом и водить флотилии с запад на восток и с востока на запад, стал бы великим мореплавателем, отыскивая либо экспедицию адмирала Франклина, либо проход к Северному полюсу; герцог Немурский оставался бы утешителем семьи изгнанников, и, хотя бы время от времени, мы слышали бы об этих молодых принцах, без которых, как казалось когда-то, Франция не сможет обойтись и которые, стоило им оказаться вдали от нее, мало того что не привлекали к себе ее взгляды, но и, напротив, явно поставили своей целью скрыться во мраке изгнания.

Церемония была долгой, печальной и торжественной. Сорок тысяч человек, заполнивших собор Парижской Богоматери, застыли в таком молчании, что можно было явственно расслышать даже самые тихие ноты священных песнопений, самые слабые вздохи органа, в которые время от времени врывался грохот пушек.