Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Мари жила у нее в доме уже около года, когда один из моих друзей, г-н Брендо, директор газеты «Вестник», зашел ко мне утром, часов в десять, и заявил:

— Сегодня я везу тебя ужинать в город.

— Меня?

— Да, тебя. И никаких возражений. Хочешь ты или не хочешь, поехать придется.

— Надеюсь, к кому-нибудь из моих знакомых?

— Да, но ты не виделся с ними лет десять.

— А ты не мог бы сказать, о ком идет речь?

— Мог бы, да не хочу; я намерен устроить тебе сюрприз.

— Надеть черный фрак и белый галстук?

— Да, черный фрак и белый галстук. Я заеду за тобой ровно в шесть.

— Так рано?

— С тобой хотят немного побеседовать до ужина.

— Ну раз так, приезжай в шесть.

Без пяти минут шесть Брендо приехал и усадил меня в карету; десять минут спустя наша карета пересекла двор Французского банка и остановилась у дверей человека, чья подпись обладала самой бесспорной коммерческой ценностью.

Однажды Александр написал мне из Марселя:

«Ответь немедленно и подпишись: Гapа́».

И в самом деле, меня пригласил на ужин г-н Гapа́, а точнее, г-жа Гapа́.

Пару раз я встречал г-на Поля Гapа́ в светском обществе, но никогда не был представлен ему и никогда не разговаривал с ним.

Мы поднялись на третий этаж. Госпожа Поль Гapа́ распорядилась, чтобы меня немедленно проводили в будуар, где она ждала меня.

И вновь я оказался в том же замешательстве, что и на балу у Лаффита, а то и в большем. Я находился у нее в доме, в присутствии ее мужа, в присутствии ее дочери, и обращаться к ней на «ты» было совершенно невозможно.

— Баронесса, — обратился я к ней.

— Маркиз, — смеясь, отозвалась она.

— Если мы будем говорить по-английски, — произнес я, — это выведет нас из затруднения.

— Да нет, говори со мной по-французски и так, как ты привык говорить со мной, ведь все знают, что мы выросли вместе, и никто не обратит на это внимания.

— Даже твой муж?

— Знакомя его с тобой, я шепну ему словечко.

— Ну и хорошо! А теперь позволь мне поглядеть на тебя.

Как и сказал Брендо, с г-жой Гapа́ мы не виделись лет десять. Ей было тридцать шесть лет, на десять лет больше, чем на балу у г-на Лаффита, где мы встретились с ней в последний раз, но она нисколько не утратила ни красоты, ни свежести.

— Ты давно не бывал в Виллер-Элоне? — спросила она.

— Со времен уток Монрона.

— Но ты, конечно, знаешь все наши горести: смерть моей сестры, смерть нашего отца, несостоявшийся брак Мари.

— С графом Шарпантье?

— Да.

— Я слышал, что Мари живет у тебя?

— А куда, по-твоему, ей было идти?

— Я увижусь с ней?

— Конечно! Более того, я очень хочу, чтобы ты увиделся с ней; обладая романтическим воображением, она питает к тебе чувство восхищения.

— Которое воздерживается разделять ее тетушка.

— Я никак не привыкну воспринимать тебя как великого человека.

— Мне было бы досадно, если бы ты воспринимала меня подобным образом; так ты сказала, что хочешь, чтобы я увиделся с Мари?

— Да.

— Мне доставило бы большое удовольствие увидеться с ней. Я не видел ее лет двенадцать, а то и четырнадцать.

— Ты возьмешься сделать ей внушение?

— Сделать внушение Мари? И по какому же поводу?

— Честно говоря, даже не знаю, как тебе это сказать.

— Сказать что?

Луиза понизила голос:

— Представь себе, она у меня ворует.

— Как, она у тебя ворует?

— Да, ворует.

— То есть время от времени она забирает у тебя какое-нибудь кольцо или какое-нибудь украшение? Но, признаться, она права! Твоя красота не нуждается ни в каких украшениях!

— Нет, она ворует у меня деньги.

— Деньги?! Не может быть!

— Неделю тому назад она украла из моего кошелька сто франков.

Я взял ее за обе руки.

— Позволь мне кое-что сказать тебе, милая Луиза. Если Мари взяла из твоего кошелька сто франков, то виновата в этом ты.

— Как, я виновата?

— Ну конечно. Как при твоем богатстве, имея шестьдесят или восемьдесят тысяч годового дохода, ты можешь допустить, чтобы Мари испытывала нужду в ста франках?

— Ах, вот ты о чем! Но неужели ты думаешь, что ей у нас чего-то не хватает?

— Девушкам всегда чего-то не хватает. И потом, разве ты не помнишь, что одно время, когда она питалась только льдом и сахаром, у нее была болезненная страсть к воровству? Разве мне не доводилось слышать, что ночью она спускалась на кухню и, если находила там ложку или вилку, уносила ее в свою комнату и там прятала?

— Но это же деньги! Деньги!

— Ну и что, по-твоему, я должен ей сказать? У нас есть куча комедий о племянниках, ворующих у своих дядюшек; теперь у нас будет комедия о племяннице, ворующей у своей тетушки.

— Если бы я знала, что ты сочтешь такое комичным, то не стала бы говорить тебе об этом ни слова.

— Надеюсь, ты не намерена донести на нее королевскому прокурору?

— Нет, но мне кажется, что если бы такой человек, как ты, серьезно поговорил с ней…

— Я не обещаю тебе поговорить с ней очень серьезно, поскольку особой серьезности тут не нахожу; однако я поговорю с ней настолько серьезно, насколько смогу, но для этого мне понадобится разрешение побеседовать с ней с глазу на глаз.