Извергнув поток ругательств, настолько грубых, что они заставили меня побледнеть и воспроизвести их мое перо не в состоянии, он в ярости удалился. Совершенно ошеломленная, я была не в силах вылезти из ванны; милая Клементина растрогала меня до слез, без конца целуя мои руки, чтобы утешить меня; затем, видя, что я немного успокоилась, она вышла и отправилась на поиски г-на Лафаржа. Клементина тщетно пыталась донести до него, в чем его ошибка, и, когда она сказала ему, что у меня хрупкое здоровье и подобные сцены сведут меня в могилу, он ответил:
— Ладно, в этот раз промолчу, но, как только мы приедем в Ле Гландье, я сумею ее образумить».[36]
Это что касается происходившего в дороге.
А теперь посмотрим, что происходило по прибытии в Ле Гландье, где г-ну Лафаржу предстояло образумить свою жену.
«Примерно на час мы остановились в Вижуа у кузена г-на Лафаржа. Мне так хотелось побыстрее добраться к себе домой, что я позволила расцеловывать меня и разглядывать и, так и не оправившись от своих тягостных впечатлений, машинально съела какие-то фрукты. Между тем привели верховых лошадей. Однако я чувствовала себя разбитой и пожелала до самого конца ехать в карете, хотя все кругом полагали это неблагоразумным и заявляли, что по дикой местности, отделявшей нас от Ле Гландье, в экипаже проехать невозможно.
После утренней грозы ни один солнечный луч так и не пробился сквозь облака. Деревья, согнутые ливнем, еще не распрямились, а ухабистые дороги, двигаться по которым лошади могли лишь шагом, постоянно угрожали нам почти неизбежными опасностями. После трех часов этого тягостного пути мы съехали по крутому откосу на дорогу, проложенную в ложбине. Мне показали несколько закопченных крыш, выступавших из тумана, и пояснили, что это крыши заводских построек; в конце тополиной аллеи карета остановилась.
Выпрыгнув из кареты, я очутилась в объятиях двух женщин, затем прошла под темным холодным и сырым сводом и поднялась по нескольким ступенькам из нетесаного камня, грязным и скользким из-за капель дождя, которые пропускала обветшалая крыша. Наконец, я вошла в большой зал, именовавшийся семейной гостиной, и, с ошарашенным видом оглядываясь вокруг, рухнула на стул.