Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

— Жаль ее? С чего бы? Если она совершила грех, то покаяться для нее благо, а если каким-то чудом вины на ней нет, ей особенно повезло, что судьи приговорили ее к заключению. Что она делала в мирской жизни? Губила свою душу. А здесь она спасет ее, всего лишь снося боль во имя Господа.

Голоса удалились, и продолжения разговора я не услышала. Но среди болезненных видений, порожденных лихорадкой, одно высказывание беспрестанно звучало у меня в ушах: особенно повезло!

Особенно повезло!.. Это мне-то!..»[46]

Все это происходило вечером первого дня ее пребывания в тюрьме; так что уже в первый вечер ей довелось увидеть в лице двух первых человеческих существ, с которыми ее свел случай, как одну из тех добрых душ, что готовы пролить последние слезы при виде несчастья ближнего, так и одно из тех черствых сердец, от каких несчастным приходится ждать лишь приумножения несчастий!

«Когда монахиня пришла ко мне в то утро, — продолжает Мари Каппель, — мои глаза уже ничего не видели вокруг. Губы заледенели, а жар давал себя знать гулким стуком в висках. Она спросила меня, хочу ли я позвать кого-нибудь из тюремных врачей. Я назвала г-на Пурше.

Дядюшка говорил мне, что, встречаясь с г-ном Пурше в дни моего судебного процесса, он понял, что тот не меньше его самого убежден в моей невиновности. Он добавлял, что, хотя г-н Пурше еще довольно молод, его считают одним из лучших местных врачей. Стало быть, у меня было право надеяться, что, протягивая новому доктору руку, чтобы он пощупал мне пульс, я протягиваю руку другу.

Надежда оправдалась. В Монпелье повеяло Тюлем. Войдя ко мне, г-н Пурше не стал ни разглядывать меня, не осматривать: он пришел врачевать мое горе. Наука уступила место доброте. Врач отошел на второй план, позволив увидеть просто доброго человека».[47]

Мало-помалу, по мере того как горе узницы будет усиливаться, вы начнете замечать, что мысли ее делаются все возвышенней, а их изложение становится все яснее и четче.

«Я сознавала, что г-н Пурше уже знает, что у меня за болезнь, ибо, вместо того чтобы прописывать мне лекарства, он одарил меня лучшим из всего возможного: своей дружбой и своими уважением. Подле него, как прежде это было подле г-на Вантажу, я смогу сказать, что страдаю, нисколько не интересуясь тем, как следует называть мою болезнь; смогу испытывать жар, притом что пульс мой не станет чаще; смогу стонать, притом что раны мои не будут кровоточить.