Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Когда очередной нервный припадок заставит меня побледнеть, г-н Пурше не станет винить меня в необузданности и сумасбродстве. Когда из-за отсутствия свободы, из-за отсутствия уважения во мне иссякнут источники жизни, он не спутает тревожную тоску жертвы с яростной исступленностью преступницы. Ученость в нем будет вдохновляться сердцем; человек, христианин, друг дополнят ученого… О, врачевание — это возвышенное священнодействие, когда те, кто занимается им, могут понять, что, дабы обладать способностью исцелять, наука обязана быть воплощением добродетели».[48]

В другой день она пишет:

«Дядюшка прав. Я долго тащила мой крест. Теперь я хочу его нести.

Первым делом, желая выказать готовность жить, я поставила перед собой задачу обставить свою тюремную камеру так, чтобы глаза мои могли отдыхать, с удовольствием взирая на окружающую обстановку, а ум — черпать оттуда подсказки, добрые или возвышенные, утешительные или трогательные.

У меня будет железная кровать, камин, кресло, два стула, полка из орехового дерева, где будут стоять мои книги, и под ней небольшой письменный столик. Второй стол, складной, будет служить мне для трапез. Еще у меня будет комод, чтобы спрятать в нем умывальник, зеркало и несколько флаконов».[49]

Она приводит этот замысел в исполнение, и, в самом деле, в камере у нее начинает ощущаться уют.

«С тех пор как мне удалось немного обставить камеру, я уже не чувствую себя так одиноко».[50]

Вот тогда-то оппозиционные газеты и поднимают крик, что у нее есть стол, кресло и комод, а у политических заключенных есть только стул и убогое ложе.

Конечно, можно было дать политическим заключенным стол, кресло и комод, однако правительство находит, что куда проще не давать Мари Каппель ничего, кроме убогого ложа и стула.

Именно тогда и приходит приказ забрать у нее из камеры всю обстановку, а ее самое облечь в арестантскую одежду.

«О, если бы мебель у меня забрали, чтобы отдать тем, у кого ее нет, — восклицает она, — да ради Бога, я бы только спасибо сказала!»[51]

Что же касается арестантской одежды, то мы уже видели, какую борьбу против нее она вела.

В нашей предыдущей главе мы оставили ее лежащей на кровати, с которой она не встает, чтобы не облачаться в это позорное одеяние, и видели, как безумие витает над ней, задевая порой кончиком крыла ее рассудок.

Лежа в кровати, Мари Каппель не снимает с головы свой чепчик светской женщины.

«Сегодня воскресенье. Я проснулась с рассветом, чтобы добавить еще несколько часов к томительным часам ожидания. Мне удалось сосредоточиться на самых приятных мыслях, самых отрадных воспоминаниях. Я хотела убрать хмурость с лица, успокоив сердце, и украсить себя присутствием духа, дабы придать другой оборот тягостным чувствам, ожидавшим моих родных, разрешение увидеться с которыми в присутствии сестры С.Л. мне было дано; вынужденная оставаться в постели, я вытащила из картонки, забытой под кроватью, ночной халат из белой бумазеи и батистовый чепчик, отделанный двумя рядами узких кружев.