Найдется ли человек, который после долгого размышления не признает превосходства разума над чувствами? Радость, печаль, волнуя нас, неизбежно пробуждают соответствующие им мысли. Мысль, напротив, устремляется тем выше, чем немощнее наше тело. Она свободна в цепях, она безмятежна в слезах. Какие бы беды ни коснулись ее, она остается непоколебимой и спокойно парит над ними, не замечая их ударов.
Порой я сравниваю жизнь с высокой горой. У ее подножия зеленеет трава, растут деревья, распускаются цветы, журчит ручей, поют птицы; но облако, изливающее из себя дождь и росу, приносит и грозу, и если повсюду цветет жизнь, то повсюду таится и смерть.
Так поднимите взор к вершине. Растительность туда не дошла. Воздух там настолько прозрачен, что он иссушает жизненные соки; солнце настолько горячо, что оно раскаляет камни и заставляет их рудные жилы источать капли золота, меди и железа. Здесь вы выше жизни, но одновременно и выше гроз. В долине все поет. На вершине горы все сияет… Земля с ее тенью прячет счастье. В небе нет облаков, чтобы заслонять свет. Луч, дарующий свет, стоит большего, чем цветущая земля.
* * *
Я готова принять страдание, которое сокрушает, словно удар молнии. Гроза от Бога, и это в небе вспыхивает молния. Но я не приемлю мелкой злобы людского деспотизма, то есть тех пошлых оскорблений, каким без всякого повода подвергают несчастного узника, преследуя одну-единственную цель — добавить свинцовую тяжесть к его железным оковам.
Тюремная жизнь вызывает в памяти дамоклов меч. Прихоть — подозрительная, потому что ее могут обмануть, вздорная, потому что цепляется к мелочам, — вот нить, которая удерживает подвешенный над сердцем узника меч закона.
В тюрьме не страдают постоянно, но постоянно пребывают в ожидании страдания. В этом ощущении и состоит пытка. Пуля уже отлита. Потянется рука, и раздастся выстрел; глаз возьмет на мушку, и пуля попадет в цель.
В тюрьме столько запретов на действия, причем совершенно безобидные, что не упустить из виду хотя бы один совершенно невозможно. О, вот и найден предлог для очередного булавочного укола.
Древние говорили, что достаточно одной складки на лепестке розы, чтобы спугнуть счастье. Но еще чаще достаточно одной слезинки, чтобы переполнить чашу горестей.
Однако давайте лучше прислушаемся.
Окно моей камеры выходит на бульвар. Множество ласточек, сердобольных друзей, свили гнезда в глубоких впадинах оконного карниза.