Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Вместо того чтобы поступить на военную или гражданскую государственную службу, как то было в обычае у молодых людей его круга, он удалился в свои владения, расположенные в западных губерниях России, и вел жизнь провинциального дворянина. Через некоторое время он принял на себя обязанности предводителя дворянства своей губернии.

Предводители дворянства, которые избирались во внутренних губерниях России и назначались правительством в тех губерниях, где русские интересы сталкивались с интересами польскими, не только были обязаны заботиться о нуждах своего сословия, но были облечены значительными и обширными административными полномочиями.

Проявив талант и энергию на этом посту, Столыпин был назначен на пост губернатора в Саратовскую губернию, которая в это время была потрясена революционным движением.

Репутация очень энергичного человека была причиной назначения императором Столыпина на пост министра внутренних дел. Стоящий совершенно в стороне от бюрократического мира столицы, этот провинциальный дворянин, казалось, в первое время сможет играть только незначительную роль в заседаниях Совета министров, но очень скоро его сильная и оригинальная личность ярко проявила себя вопреки чиновничьей рутине, которая царила в кабинете. Что касается меня, то я сразу был покорен его очаровательной личностью и был счастлив найти среди моих случайных коллег человека, с которым чувствовал общность политических взглядов, так как в это время Столыпин мне казался особенно искренним сторонником нового порядка и сотрудничества с Думой по мере возможности.

Подобно ему я был далек от бюрократических кругов Петербурга и чувствовал большую симпатию к представителям провинциального дворянства и земства, посланным от различных местностей в Думу.

Чем более враждебную позицию занимал Горемыкин, поддерживаемый реакционными министрами, по отношению к Думе, тем более тесно я сближался со Столыпиным, с которым образовал, так сказать, левое крыло кабинета».

В своей характеристике членов двух кабинетов Извольский указывает, что он резко разошелся с Витте, а потом и со Столыпиным. Суть же спора была в том, что одни были государственниками, считали необходимым государственное регулирование экономики, сохранение в руках государства казенных земель, оборонных заводов, железных дорог, средств связи и пр., другие, в том числе Извольский, считали подобные меры пережитками, преградами, подлежащими скорейшему удалению. Они стояли на позиции классического либерализма, не замечая, что молятся тем богам, которым обожаемый ими Запад уже давно перестал поклоняться.

Извольский посчитал эти свои споры с государственниками проявлением давнего «знаменитого спора славянофилов с западниками, столь богатого теоретическим содержанием» (Г. В. Плеханов). Дипломат дал изложение вопроса весьма вольное, по избитым штампам, но он прав, констатируя среди элиты российской, в том числе той ее части, что стояла у руля рядом с царем, — «государственников». Подобные подходы Витте, Столыпина, Коковцова, Шипова совпадали с патерналистской убежденностью царей, особенно последнего Романова — Николая II. Концепция общего блага подданных не ограничивалась у царя одними торжественными словами.

И конечно, это сказывалось в его отношении к людям. Однако в окружении, в придворной элите, в бюрократии, в императорской фамилии прочно преобладали просвещенные западники, задававшие тон. Да и сам император по воспитанию, культуре принадлежал к этой аристократии. Его «почвенничество» было довольно расплывчатым. Возможно, что это раздвоение, вызванное влиянием двух культур, отражалось в его поведении, в его решениях, породив легендарную «нерешительность, бесхарактерность» последнего царя. В этом плане наблюдения Извольского следует учитывать. При принятии решений император не мог не испытывать влияние ближайшего окружения.

Император был со всех сторон окружен плотным кольцом вельмож, среди которых выделялась группа влиятельных чинов, работавших еще с его дедом и помнивших о великих реформах и либеральных увлечениях своей молодости. Такие сановники, как Сольский, не случайно оказались среди «архитекторов» затеянной царем перестройки. Более молодое поколение бюрократов составляли соратники «Мужика в порфире». Горемыкин был самым крупным «влиятельным представителем этого консервативного либерализма» (подобно Сипягину — Победоносцеву, Каткову, Воронцову-Дашкову). Это «отцовское наследство» Николай особенно ценил, к его голосу прислушивался, его советам внимал.