Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Столыпин был явно обескуражен царским посланием, и это просматривается в его ответе. Он прошел мимо проблемы помощи голодающим, как бы и не заметив царских авансов (что было проявлением нетактичности; цари подобного не прощали). Премьер сосредоточил внимание исключительно на национальном вопросе. По существу проблемы премьер высказываться не мог. Император сознательно и продуманно перевел вопрос в сферу мистики, божественной природы императорского служения. Премьер это понял и принял, в его письмах в дальнейшем тоже фигурирует формула: «Сердце царево в руке Божьей». Однако свое внимание он сосредоточил на правовых процессуальных аспектах. Поскольку речь шла фактически о пересмотре состоявшегося решения Совета министров, об изменении, задним числом, документации, то есть журналов (протоколов решений) Совета министров. Прямо скажем, случай, заслуживающий внимания и не стыкующийся с нормами правового порядка.

«Ваше Императорское Величество, — пишет премьер 10 декабря 1906 г., — только что получил Ваше повеление относительно оставления без последствий журнала по еврейскому вопросу.

Вашему Величеству известно, что все мои мысли и стремления направлены к тому, чтобы не создавать вам затрудений и оберегать Вас, Государь, от каких бы то ни было неприятностей.

В этих видах, а не из желания испрашивать каких-либо изменений решения Вашего по существу, я осмеливаюсь писать Вашему Величеству.

Еврейский вопрос поднят был мною потому, что, исходя из начал гражданского равноправия, дарованного Манифестом 17 октября, евреи имеют законные основания домогаться полного равноправия; дарование ныне частичных льгот дало бы возможность Государственной Думе отложить разрешение этого вопроса в полном объеме на долгий срок.

Затем я думал успокоить нереволюционную часть еврейства и избавить наше законодательство от наслоений, служащих источником бесчисленных злоупотреблений.

Все это послужило основанием в обнародованном с одобрения Вашего Величества правительственном сообщении объявить, что коренное решение еврейского вопроса является делом народной совести и будет разрешено Думой, до созыва которой будут отменены не оправдываемые обстоятельствами времени наиболее стеснительные ограничения.

Затем еврейский вопрос был предметом обсуждения Совета министров, журнал которого и был представлен Вашему Величеству, что, несмотря на полное соблюдение тайны, проникло, конечно, в прессу и в общество, ввиду участия многих лиц в составлении и печатании этой работы.

Теперь для общества и еврейства вопрос будет стоять так: Совет единогласно высказался за отмену некоторых ограничений, но Государь пожелал сохранить их. Ваше Величество, мы не имеем права ставить Вас в такое положение и прятаться за Вас. Это тем более неправильно, что Вы, Ваше Величество, сами указывали на неприменимость к жизни многих из действующих законов и не желаете лишь в порядке спешности и чрезвычайности даровать от себя что-либо евреям до Думы. Моя всеподданнейшая просьба поэтому такова: положите, Государь, на нашем журнале резолюцию приблизительно такого содержания: „Не встречая по существу возражений против разрешения поднятого Советом министров вопроса, нахожу необходимым провести его общим законодательным порядком, а не на основании 87 статьи законов Основных, так как 1) вопрос этот крайне сложен, 2) не представляется, особенно в подробностях, бесспорным и 3) не столь спешен, чтобы требовать немедленного разрешения за два месяца до созыва Государственной Думы“.

При таком обороте дела и министерство в глазах общества не будет казаться окончательно лишенным доверия Вашего Величества, а в настоящее время Вам, Государь, нужно правительство сильное.

Затем, если бы Вашему Величеству было угодно, можно было бы резолютивную часть журнала переделать и, не настаивая на 87 статье, испрашивать разрешения Вашего Величества, внести ли вопрос в Думу или разрешить его в порядке чрезвычайном. Простите мне, Ваше Величество, но я знаю, чувствую, что вопрос этот громадной важности. Если Ваше Величество не одобрите мои предположения и не разрешите мне прислать для наложения резолюции журнал, о возвращении которого никто пока не знает, позвольте приехать со словесным докладом в среду в 9¹/₂ часов вечера.

Вашего Императорского Величества верноподданный

П. Столыпин».

Император ответил без промедления:

«Ц[арское] С[ело]. 11 декабря 1906 г.

Из предложенных вами способов я предпочитаю, чтобы резолютивная часть журнала была переделана в том смысле — внести ли вопрос в Думу или разрешить его в порядке ст. 87.

Это самый простой исход.

Приезжайте, когда хотите, я всегда рад побеседовать с вами.

Николай».