Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Заметим, что поднятый Николаем II вопрос о служении царя как миропомазанника Божьего требует особого рассмотрения. В предварительном порядке можно указать, что позиция императора все же не представляется совершенно безупречной и в этом плане. Как отмечают Святые Отцы, земные перегородки, которые воздвигает распадшее человечество, к счастью, не достигают Неба. Божья благодать шире границ отдельных, внешне (по-земному) разделенных народов. Дух дышит, где хочет, а не где грешные пожелают.

«В истории мы видим непрекращающийся боготворческий процесс, — указывает один из авторитетов православного богословия А. В. Карташов, — непрерывный рост божественного Откровения и после Христа, как не прекращается действие Бога в мире и после седьмого дня творения. Бытие самой церкви связано с историей». Для Бога нет ни эллина, ни иудея, но есть праведники и грешники.

Но вернемся к делам земным.

Итак, император прислушался к внутреннему голосу и не взял «этого решения на себя», передав дело Думе. Видимо, Николай не преувеличивал, признаваясь премьеру, что проблема тревожит его «денно и нощно». В своих записках Столыпину он и в дальнейшем возвращается к вопросу об улучшении «законодательства о евреях». Но Дума этим вопросом не занялась, хотя в правительственной декларации он упоминался. Как видно из письма Столыпина, все случившееся получило огласку, добавив дров в костер информационной войны.

История эта имеет еще один аспект. Она свидетельствует о том, что Николай II внимательно следил за действиями премьера и корректировал его политику. Фактически главой исполнительной власти оставался царь. Не только министры, но и глава кабинета в представлении царя были всего лишь докладчиками, а решения он принимал сам. Это, разумеется, не исключает высокую степень доверенности и расположенности царя к премьеру. Свидетельство тому — необычные для пунктуального Николая II предложения вроде: «Приезжайте, когда хотите, я всегда рад побеседовать с вами», и особенно царская предупредительность, что в случае затянувшейся встречи премьеру лучше воспользоваться царским гостеприимством: «Не будет ли вам удобнее переночевать в Царском после вашего доклада».

Рассмотренные вопросы — о военно-полевых судах, аграрно-крестьянский, о расширении черты оседлости — свидетельствуют, что уже в междумский период произошла серьезная корректировка провозглашенной правительственной программы, серьезно озадачившей разные общественные круги. Правительство отказывалось от собственных обещаний. Своими действиями правительство словно хотело показать, что его обещаниям нельзя верить!

В этой неудаче сам Столыпин, скорее всего, повинен менее других власть имущих. Вина лежит на императоре и ближайшем его окружении. Чтобы им противодействовать, нужно было иметь опору в тех, кто, как и Столыпин, хотел либеральной реформы всего строя. Соглашение с общественными «прогрессивными кругами» было поэтому самой насущной задачей. Оно могло указать тот «средний путь», который мог бы пролечь между старым «порядком», то есть сословным и историческим «самодержавием», и «революцией». Привлечение к управлению «либеральной общественности» было давнишней заботой всех тех представителей власти, которые сочувствовали либеральным реформам. Таковыми были министры Александра II, старая его команда эпохи Великих реформ, которых удалил с политической сцены Манифест 29 апреля 1881 г., написанный Победоносцевым для нового Самодержца.

В 1905 г. возвещением конституции власть и общество возвращались к традиции Александра II, от которой пришлось временно отступить после гибели царя-освободителя. С этой целью 18 октября 1905 г. Витте пригласил для переговоров Бюро земских съездов. Но общественность, в лице этого Бюро, не захотела тогда примирения с властью; как полагалось в войне, она требовала «капитуляции без всяких условий». Соглашение не состоялось. Следующие попытки были сделаны уже при Первой Думе; сорваны они были более всего непримиримостью кадетов, которые требовали парламентарного кадетского министерства. Николай II, под влиянием Столыпина, на это не шел, и Дума была распущена. Николай II к тому же опасался создать прецедент парламентской практики формирования кабинета министров¹⁶. Третью, и последнюю, попытку привлечь общественность к управлению сделал сам Столыпин немедленно после роспуска Думы. Она тоже не удалась и уже не повторялась вплоть до 1917 г.