Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Обращаясь к политической стороне запроса, П. А. Столыпин говорил: «Правительство должно было знать, что придет час, и оно столкнется с двумя самостоятельными духовными мирами — Госдумой и Госсоветом. Психологию Госсовета по отношению к проекту земства предвидеть было не трудно. Законопроекту правительства заранее уже придавалось значение неудачной затеи. Признавая правительство по-прежнему лишь высшим административным местом, не считая его политическим фактором, Госсовет увидел в совершившемся лишь борьбу между началом административным и началом законодательным, а в действиях правительства усмотрел лишь ущерб, нанесенный началу законодательному высшею правящею бюрократией. И трудно было ждать от Совета отождествления его отказа в принятии закона с обстоятельством чрезвычайным. Психология Госдумы сложнее. В применении статьи 87 Дума увидела доказательство возвращения к худшему из абсолютизмов, к абсолютизму зарвавшихся чиновников. Правительство же видело в статье 87 исключительное, но законное средство выйти из ненормального положения. Всем известен почти узаконенный наш законодательный обряд: внесение проектов в Думу, признание их здесь недостаточно радикальными, перелицовка их и перенесение в Госсовет; в Госсовете признание уже правительственных проектов слишком радикальными, отклонение их и провал закона, а в конце концов, в результате, царство так называемой вермишели, застой во всех принципиальных реформах. Правительство должно было решить, бывают ли такие минуты, когда и оно само должно вступить в некоторую борьбу за свои политические идеалы; достойно ли правительства продолжать корректно и машинально вертеть правительственное колесо, изготовляя проекты, которые никогда не должны увидеть свет, или правительство имеет право и обязано вести определенную яркую политику. И, конечно, оно не могло решить этого вопроса в пользу правительственного бессилия». Признав, что новое внесение проекта не дало бы никаких результатов, Столыпин признал непригодным и другое средство — роспуск законодательных учреждений. «Роспуск палат, — сказал он, — из-за несогласия с верхней палатой, которая является главным образом представительством интересов, а не представительством населения, в которой только половина членов выборных, лишен бы был практического значения и смысла». П. А. Столыпин признал, что, таким образом, единственный исход был в применении статьи 87, тем более что Дума молчаливо одобряла применение этой статьи. «Ни для кого не тайна, — заявил он, — что Госдума заслушает разногласия по проекту о старообрядческих общинах перед одним из перерывов своих занятий, что результатом этого рассмотрения будет отклонение закона и Дума это сделает в полной уверенности, что правительство исходатайствует у государя императора восстановление существующего закона в порядке статьи 87» (стенографический отчет отмечает здесь сильные протесты слева). Заканчивая свою речь, П. А. Столыпин заявил, что «он верит и знает, что многие из членов Думы в глубине души признают, что 14 марта случилось нечто, не нарушившее, а укрепившее права молодого русского представительства».

Оратор октябристов Каменский обвинил П. А. Столыпина в попытке создать в данном случае видимость законности. От имени фракции он прочитал в конце своей речи следующее заявление: «Фракция Союза 17 октября носит глубокое убеждение, что введение земства в 6 западных губерниях по статье 87 Основных законов находится в полном несоответствии с духом этих законов; фракция полагает, что такое нарушение Основных законов создает вредный в деле государственного управления прецедент и представляет собою нежелательный пример для органов исполнительной власти; наконец, фракция усматривает в обсуждаемом действии правительства фактор, затрудняющий согласную работу Госдумы и правительства»⁷.

Оратор фракции народной свободы В. А. Маклаков напомнил П. А. Столыпину, говорившему о контролирующей роли Сената, что прежде, чем ссылаться на эту роль, ему надлежало объяснить с этой трибуны роль Сената в опубликовании акта 3 июня. Оратор видел незакономерность, политически преступную, не в формальном нарушении закона, а в извращении его смысла. В. А. Маклаков напомнил, что, когда в первую сессию был внесен запрос председателю Совета министров, как таковому, по поводу Финляндии, П. А. Столыпин не заявлял о том, что Дума не может запрашивать Совет министров, а выступил с объяснениями по вопросу еще до принятия его.